Николас Спаркс - Спеши любить
И я понимал, что Джейми спасет только чудо.
– Почему ты мне не сказала?
Я долго не решался задать ей этот вопрос, но размышлял над ним постоянно. Той ночью я не спал; меня охватывали то ужас, то безразличие, то грусть, то гнев – и так до рассвета. Я мечтал о чуде и молился, чтобы происходящее оказалось кошмарным сном.
На следующий день мы с Джейми сидели в гостиной. 10 января 1959 года. Хегберт оповестил прихожан.
Джейми вовсе не казалась такой подавленной, как я думал. Но, повторяю, она ведь прожила с этим семь месяцев. Знали только они с Хегбертом и не доверяли даже мне; я был обижен и напуган.
– Я решила, – объяснила Джейми, – что будет лучше никому не говорить. Папу тоже попросила молчать. Ты видел, как вели себя люди после службы. Они не в силах были на меня смотреть. Если бы тебе осталось прожить всего несколько месяцев, ты хотел бы такого отношения?
Я знал, что она права, но легче мне не стало и впервые в жизни чувствовал себя абсолютно растерянным.
Я еще никогда не переживал смерть близкого человека. Бабушка умерла, когда мне было три года; я ничего не помнил ни о ней, ни о похоронах, ни даже о том, как прошли следующие несколько лет без нее. Конечно, отец и дед часто вспоминали ее, но для меня это было все равно что прочитать в газете историю какой-то абсолютно незнакомой женщины. Хотя мы с отцом вместе ходили на кладбище и клали цветы на бабушкину могилу, я не испытывал к покойной никаких чувств. Мне были дороги лишь те, кто остался в живых.
Никто из моих родных или друзей никогда не сталкивался с чем-либо подобным. Джейми было семнадцать – девочка на пороге взросления, уже как будто мертвая и в то же время живая. Я боялся, более чем когда-либо, не только за нее, но и за себя, и жил, опасаясь сделать что-нибудь неправильно и обидеть Джейми. Из-за этого мне даже стало сложно с ней разговаривать, хотя она оставалась безгранично терпеливой.
Страх, так или иначе, заставил меня понять и еще одну вещь. Я вспомнил, что совсем не знал Джейми, пока она была здорова. Мы начали общаться лишь пару месяцев назад, а наша любовь длилась всего восемнадцать дней. Эти дни казались вечностью, но теперь, глядя на Джейми, я думал лишь о том, сколько ей еще осталось.
В понедельник она не пошла в школу, и я понял, что Джейми больше никогда не пройдет по школьному коридору. Больше я не увижу, как она читает Библию на перемене; не замечу в толпе ее коричневый свитер. С учебой покончено навсегда; Джейми не суждено получить диплом.
Я не мог сосредоточиться, когда сидел в классе и слушал, как учителя говорят о том, что мы в большинстве своем уже знали. Реакция была примерно такой же, как и в воскресенье в церкви. Девочки плакали, мальчики сидели потупившись; все говорили о Джейми так, как будто она уже умерла. Люди спрашивали: «Что мы можем сделать?» – и смотрели на меня в поисках ответа.
– Не знаю, – твердил я.
Я ушел из школы на большой перемене и отправился к Джейми. Когда я постучал, она открыла, как всегда бодрая и беззаботная.
– Привет, Лэндон, – улыбнулась она. – Вот сюрприз.
Мы поцеловались, и я чуть не заплакал.
– Папы нет дома. Но если ты не против, можем посидеть на крыльце.
– Как?! – изумился я. – Как ты можешь делать вид, что все в порядке?
– Я не делаю вид, что все в порядке, Лэндон. Подожди, сейчас оденусь. Тогда посидим и поговорим, хорошо?
Джейми улыбнулась в ожидании ответа; я кивнул, плотно сжав губы. Она похлопала меня по плечу:
– Сейчас.
Я сел; Джейми вернулась через несколько секунд в теплом пальто, перчатках и шляпе. Норд-вест уже утих, день стоял далеко не такой холодный, как накануне, но Джейми, видимо, знобило.
– Сегодня тебя не было в школе, – напомнил я.
Она опустила глаза и кивнула:
– Да.
– Ты не собираешься туда ходить?
Хотя я заранее знал ответ, хотел услышать это от нее.
– Нет, – негромко отозвалась Джейми.
– Почему? Тебе так плохо?
Джейми взяла меня за руку.
– Нет. Честное слово, сегодня я себя очень хорошо чувствую. Просто хочу быть дома утром, когда отец уходит в церковь, и проводить с ним как можно больше времени.
«Прежде чем умру». Меня затошнило.
– Когда врачи впервые нам сказали, – продолжала она, – они настаивали, чтобы я по возможности вела нормальный образ жизни, пока хватит сил. Это поможет организму бороться.
– Ничего нормального я здесь не вижу, – с горечью возразил я.
– Понимаю.
– Тебе страшно?
Я думал, она ответит «нет», скажет что-нибудь мудрое или попытается объяснить, что это все воля Божья.
Джейми посмотрела в сторону.
– Да, – наконец сказала она. – Очень.
– Тогда зачем ты это скрываешь?
– Я не скрываю. Просто думаю об этом, когда одна.
– Потому что не доверяешь мне?
– Нет, – возразила Джейми. – Потому что тогда тебе тоже будет страшно.
Я начал молиться о чуде.
Ведь чудеса то и дело случаются – я читал об этом в газетах. Люди, казалось, обреченные на неподвижность, начинают ходить; они выживают в ужасных катастрофах, когда надежды уже нет. В Бофор частенько забредал какой-нибудь странствующий проповедник, и местные жители валом валили смотреть на исцеления. Я тоже ходил пару раз, и, хотя большинство этих исцелений были ловкими трюками, порой случались и вещи, которым я не находил объяснения. Старик Суини, городской пекарь, во время войны был артиллеристом; в результате месяцев пальбы он оглох на одно ухо. Никаких фокусов – он действительно ничего не слышал, и в детстве мы ловко пользовались этим, чтобы таскать у него булочки с корицей. Но проповедник начал неистово молиться, а затем коснулся рукой головы Суини. Тот громко вскрикнул, так что присутствующие буквально подскочили; на лице у старика появилось выражение ужаса, как будто его ткнули раскаленным железом, потом пекарь потряс головой, оглянулся и прошептал: «Я снова слышу». Он сам не решался в это поверить. Когда Суини вернулся на место, проповедник сказал: «Господь может все. Он внемлет нашим молитвам».
Поэтому тем вечером я открыл Библию, которую Джейми подарила мне на Рождество, и начал читать. Конечно, я слушал ее в воскресной школе и в церкви, но, честно говоря, помнил только ключевые места: Господь насылает семь казней на Египет, чтобы израильтяне могли уйти; кит глотает Иону; Иисус ходит по воде и воскрешает Лазаря. Ну и так далее. Я знал, что практически в каждой главе Библии говорится о каком-нибудь значительном деянии Бога, но, будучи христианином, по необходимости налегал только на Новый Завет, а потому понятия не имел о таких лицах, как Осия, Руфь или Иоиль. Сначала я прочитал Книгу Бытия, на второй вечер – Исход, затем Левит, Числа и Второзаконие. Дело продвигалось медленно, особенно там, где разъяснялись все эти законы, но бросить я не мог. И объяснить свое стремление тоже.
