Елена Сазанович - Улица вечерних услад
– Вера, – как можно спокойнее произнес я. Но рука моя предательски дрогнула. – Ты способна здраво рассуждать, Вера?
Вера бессмысленно качала головой. И рыдала.
– Я ничего не хочу, Костя. Все бессмысленно, Костя.
– Чушь! Это чушь, Вера! Идем, – и я силой потащил ее к выходу, ни воздух. Я не знал, что мне делать. Но чувствовал, что ее нужно куда-то тащить. И мы очутились у озера.
– Давай искупнемся? – предложил я.
Вера плыла слабо. Вяло перебирая руками. Она напоминала раненую птицу. Вода уже не была для нее домом. Она потеряла дом.
Мы сели на мокрый песок. И я притянул ее к себе. Она покорно положила голову на мое плечо.
– Вера, моя маленькая девочка. Оглянись кругом. Как красиво, Вера. А воздух? – я мечтательно закатил глаза.
Вера, словно слепой котенок, непонимающе оглядывала мир. И ничего в нем не находила ценного для себя.
– Вера, нельзя на одном зацикливаться. Посмотри, какое небо, Вера! – тут я пустил в ход все свои литературные способности, описывая красоту солнца, цветов, озера. – А там, ну вон, видишь? Камыши! Свечи напоминают, правда, Вера. Так спокойно, торжественно. Тихо. Словно жизнь на секунду замерла. Но через секунду она вновь будет биться в равномерном ритме. Потому что иначе быть не может.
Я повторял ее слова. Я преподносил ей науку жизни, которую она мне сама когда-то подарила. Я превзошел своего учителя. Но от этого мне не было легче.
Вера качала головой в ответ на мои красноречивые монологи. Она как-то неожиданно успокоилась. Все-таки она была дитя природы. И все-таки ее спокойствие казалось каким-то нездоровым.
– Уже ничего не будет, Костя. Бывает один раз. Один раз было у твоего отца. Теперь… Только теперь я понимаю, как он пережил эту потерю. И один раз было у Кита. Но он совсем другой. Он не смирился. Он предпочел бешеную скорость. Бывает только один раз, Костя. Счастье один раз. Любовь один раз. Недаром эти слова употребляются только в единственном числе. Ведь правда? А пережить легко можно только то, что ненастоящее. Настоящее пережить невозможно.
– Вера, если честно, я любил тебя за свободу. И теперь люблю ту, славную каштановую обезьянку. Я не люблю рабства, Вера.
– Я знаю, – и они попыталась улыбнуться. И улыбка у нее вышла измученная. В общем, не вышло у нее улыбки. – Я знаю. Я на сей раз проиграла, Лоб.
– Ты о чем, Вера?
– Я не выдержала равноправия. Да его, наверно, не существует. Это невозможно. Как невозможны одинаковые лица, мысли. И впервые в жизни я уступила. Поэтому проиграла, Лоб. Может быть потому, что ты оказался самым способным учеником, теперь тебе легче, чем мне.
– Ты прости, Вера… Но я… Я наверно люблю одиночество больше всего на свете. Хотя в нем мало преимуществ. Я тебя не забуду, Вера.
– Не уезжай, Костя. Мои цветы увянут… И больше не будет улицы… Я этого не переживу, Костя.
– Переживешь. Все переживают. И ты переживешь.
– Не все, Костя.
– Все у тебя будет хорошо. Ведь есть человек, который любит тебя и звезды. А мы… Ты же умная, Вера. Зачем перечеркивать то, что так хорошо получилось. Пусть оно останется навсегда.
– В цветах… В море… В звездах… – продолжила за меня Вера. И опрокинула голову вверх. Словно искала поддержку у неба. Но небо молчало.
Она сидела на корточках. И смотрела на небо. И дрожала. Может быть, от холода. Может быть, от предстоящей утраты. И мне стало ее жаль. Как когда-то она, наверно, жалела моего отца. Как когда-то пожалела Кита. Но я уже был бессилен что-либо сделать. Мои мысли уже давно блуждали в маленьком кафе. За чашечкой кофе. Среди беспутных моих персонажей. Которых с этого дня станет на один больше. Я уже шел навстречу своей потаскушке музе. Я уже смело заглядывал в ее зеленые лукавые глаза. Я уже знал, что сказать.
– Идем, Вера, – я протянул руку.
Вера отрицательно покачала головой.
– Надя, Надежда…
– Что? – не понял я.
– Ты когда-то хотел узнать мое настоящее имя, Лоб. И только тебе я его открою. Меня зовут не Вера. Я Надя. Я Надежда, Лоб. Я пожал плечами.
– У тебя прекрасное имя. Зачем ты лгала? Тем более я не вижу принципиальное разницы.
– А что ты видишь, Костя? Разница огромна. Надежда – это на один день. Вера – это навсегда.
– Тебе подходят эти два имени. Но я за все тебе благодарен, Вера, – и комок подкатился к моему горлу. Но плакать я не хотел. Мои слезы тоже остались там. В далекой любви без единого слова о любви. Там. Двадцать лет назад. И я повернулся. И зашагал прочь. У нас была очень красивая любовь. И очень красивое расставанье. И мне бы очень хотелось, чтобы получилась красивой повесть.
… Утром следующего дня я уже сидел на своем старом месте. И наслаждался горечью крепкого кофе. И с удовольствием глубоко затягивался первой утренней сигаретой. И рука моя свободно водила пером по бумаге.
Официантка, видимо долго наблюдала за мной. До тех пор, пока я не почувствовал ее взгляд. И не поднял глаза.
– Вас так долго не было, – вздохнула печально она.
– Милая девушка, – начал я как всегда тоном уставшей знаменитости. – Писателю время от времени нужно приобретать жизненный опыт.
– Судя по тому, как вы быстро пишете – много приобрели?
– Много. Ужасно много.
– А я за это время вышла, между прочим замуж, – и она во все глаза уставилась на меня. Ожидая реакции.
Чтобы не обмануть ее надежд. Я как можно естественнее всплеснул руками.
– Что вы говорите? И кого же вы осчастливили, если не секрет? – хотя меня ее секрет абсолютно не интересовал.
Официантка как-то надменно встряхнул головой.
– Он – художник, между прочим.
– Что вы говорите? – продолжал я упражняться в своих актерских способностях.
Но она не замечала моей фальши. Она выдерживала, как и полагается для такого момента, театральную паузу. Она решила сразить меня наповал. И, чтобы ее не обижать, я притворился сраженным. И не без усмешки подумал, что все-таки сбылась мечта идиота. Хоть как-то приобщаться к вечности.
– Ну, сознайтесь честно, он писал вас обнаженной? – наугад спросил я. Но, как видно, попал в точку. Она покраснела. И отвела взгляд.
– Ну, не стесняйтесь, – успокаивал ее я. – Муж вам наверняка объяснил, что для великого искусства нужно принять любые жертвы?
Ну, конечно! Я могу себе представить, что мог ей наплести этот новоявленный гений.
– Вы его любите, милая девушка? – не унимался я изгаляться.
Она замялась и отвела взгляд.
– Он умный, – чуть заикаясь, выдавила она. – У него будущее…
Я не мог сдержать улыбку. Дурочка, ну неужели она не могла подыскать себе нормального порядочного парня? И ради какого будущего они так глупо пренебрегла возможным счастьем? Ради болтовни за чашечкой кофе в прокуренном доме искусств? Среди полупьяных самодовольных ухмылок? Или ради того, чтобы демонстрировать безвкусный портрет обнаженной натуры своим подружкам? Можно даже заикнуться о спорах в кругах обожателей искусств? Среди подружек она наверняка станет звездой. Так все же ради чего она так глупо пренебрегала возможным счастьем? Впрочем, не мое это дело. Каждый сам волен выбирать себе дорогу. Жаль только, что не всегда она возвращает назад.
