Елена Сазанович - Сад для бегонии
Он глубоко вдохнул. Взял мои руки в свои. Крепко их сжал.
– Ну же. А теперь…
А теперь он неожиданно. Как в полубреду. В порыве. Сильно поцеловал меня в губы.
И я от неожиданности. Или в полубреду. Или в порыве. Ответила на его поцелуй.
И уже не настаивала смотреть вниз. И уже забыла. Зачем мы здесь. На этой верхотуре. На четырехугольном островке. Под единственной мерцающей звездой. Под густыми рваными облаками. Одни во всей вселенной…
– Саша… Сашка… Сашенька… – первый раз он назвал меня по имени. И повторял его как заклинание. Чтобы убедиться. Что это мое имя. Что оно самое красивое. И самое дорогое.
Я прижалась к его груди. Я гладила его волосы. Я сжимала его руки. Я любила. Я была счастлива. И я уже знала. Что такое счастье.
Это был пир во время чумы. Эта была любовь, обрученная с опасностью. Это было будущее, которое никогда для нас не наступит.
Я плохо помнила, как мы добрались до дома. Все так же крепко обнявшись. И произнося нелепые и ничего не значащие слова. Как мы упали на старый диван. И он так же вызывающе заскрипел. Как сладко, до головокружения пахло в доме розами. Вперемежку с подгоревшей яичницей. Как вновь хлынул дождь, настойчиво барабаня по подоконнику. И как по-прежнему прямо в окно вызывающе светила Полярная звезда.
И когда перестал стучать дождь. И Полярная звезда погасла. И притупился пьяный аромат роз. Я сладко уснула…
Я проснулась от легкого стука в окно. Я вскочила с дивана. И взглянула на Локарева. Он крепко спал, уткнувшись носом в подушку. Слегка посапывая во сне. Взрослый ребенок… Мне показалось, я намного старше его. Наверно, потому, что мне гораздо больше его пришлось пережить. И с каждым пережитым трагическим днем я утрачивала способность бояться…
Набросив на себя то же голубенькое крепдешиновое платье. Я приблизилась к окну и распахнула его настежь. Лучи раннего солнца ударили мне прямо лицо. И в этих рыжих сверкающих лучах я разглядела маленькую сухонькую старушку. Она приветливо улыбалась мне и протягивала большой железный бидон.
– Вот молоко, совсем свеженькое. Ромка его очень любит. А ты кто такая будешь, красавица? Никак подруга?
Я утвердительно кивнула. И выскочила босиком на крыльцо. И приняла из рук старушки бидон с молоком.
– Родители его давно померли, – объясняла мне старушка, – он к тетке и переехал. А потом и тетка, царство ей небесное. Он теперь сюда и вернулся. А дом-то неухоженый. Старый. И Ромка один во всем белом свете. Вот я его и подкармливаю. Чем Бог послал. Жаль парня. Ты, вижу, девушка, хорошая. Может, Ромке станет полегче…
Я улыбнулась в ответ старушке.
– Станет, бабушка. Я ему помогу. Я его не оставлю.
– Ну и слава Богу. А молочко пейте. На здоровьице. Вам, молодым, нужна сила.
– Спасибо.
Я долго смотрела вслед удалявшейся, сгорбленной старушке. Я стояла босиком на влажной от дождя траве. И прижимала к груди бидон с парным молоком. И кто сказал. Что это не рай?
В доме на столе я заметила лист бумаги, исписанный мелким почерком. Это были стихи. Когда я спала, их написал Костя. И уже для меня.
По чистой и белой бумаге ночи
Пройдет Ренуаром утро,
Упрет в подоконник руки, хочет
Окно отворить как будто.
Откроет; задумается. Согнется
Денницы рука в локте.
В ладошку упрет подбородок солнце —
Клубочек рыжего котика.
Я вновь выскочила во двор. Отворила калитку запущенного сада, заросшего сорняками. Мои босые ноги ступали по влажной земле. Капельки дождя падали с деревьев на мое лицо. И утреннее солнце согревало мое тело.
В саду кроме случайных диких цветов ничего не росло. Я нарвала букетик из маков, васильков и колокольчиков. И уже дома вложила в него записку: «Ты мне вновь помогаешь жить.»
Я никогда не была девочкой в голубом. Сидящей в первом ряду. Но сегодня я ей стала. Это цветы для Локарева. Конечно, букеты утром приносят парни в постель для своих любимых. Но у нас с Локаревым всегда было все наоборот. К тому же он должен вновь почувствовать. Что у него есть благодарные зрители в первом ряду. Он вновь должен услышать шквал аплодисментов. И прочитать записку от влюбленной поклонницы. Ему это было необходимо. Чтобы вновь жить дальше. Но уже по-другому.
И кто сказал, что это не рай? Где-то поют петухи. Лучи солнца стучаться в окно. На столе кружка с парным молоком. Букетик из полевых цветов. Стихи, посвященные мне. И где-то совсем рядом – мой возлюбленный. И кто будет утверждать. Что это не рай?
Во всяком случае, только не Костя.
Он вдохнул аромат свежих цветов. Прочитал записку. Выпил кружку теплого молока. Крепко прижал меня к груди. И долго не отпускал…
А потом вернулся Ромка. Сонный, уставший. Но, увидев нас, очень обрадовался.
– А я, честно говоря, грешным делом подумал. Что вы не выдержите в этой дыре и ночи. Сбежите. Ну как, тяжко вам здесь пришлось?
Мы с Локаревым переглянулись. И громко расхохотались.
Позавтракав наспех, Локарев решительно встал из-за стола. И серьезно сказал.
– Мне срочно нужно позвонить.
Я вопросительно взметнула бровями.
– Да, Саня, я уже все решил. Скрываться уже не имеет смысла. Мы застрахованы признанием Роба. И все же я сделаю контрольный звонок. А потом… – Локарев неожиданно тепло улыбнулся. – А потом все узнают правду. И благодаря этой правде все будет по-другому… У нас с тобой, Саня. Мы еще молоды. И не поздно исправить свои ошибки.
Повторил он мои слова. И ободряюще подмигнул.
Узнав у Ромки, где ближайший телефон-автомат. Он скрылся за дверью.
Мы с Ромкой остались одни. Я избегала смотреть ему в глаза. Впрочем, Ромка и не искал моего взгляда. Он все понимал. И глухо выдавил.
– Скажи, Саня, ну теперь-то ты счастлива?
Мне не хотелось лгать Ромка. И мне хотелось, чтобы он тоже был счастлив.
– Счастлива, Ромка. И ты совсем скоро тоже будешь очень счастлив.
Он грустно улыбнулся. Приблизился к подоконнику. На котором стоял глиняный горшок с единственной желтой бегонией. Ромка прикоснулся пальцами к ее лепесткам. И не поворачиваясь. Ответил.
– Я уже счастлив, Саня. Твое счастье всегда было для меня мечтой. И. как мне казалось, несбыточной. Но я ошибся…
– Это хорошо или плохо?
– И то, и другое. Мне казалось, если и сможет кто-то осчастливить тебя, то это буду непременно…
Я подскочила к Ромке. И крепко обняла. Совсем по-дружески. Его за шею.
– Это так, Ромка. И не говори больше ничего. Это так…
Локарев вернулся довольно скоро. Его лицо сияло. Его синий взгляд торжествовал. И он не мог скрыть своей радости. И заорал с порога.
– Это оказалось проще, чем я ожидал!
Он бросился ко мне. Схватил на руки и закружил по комнате. Начисто забыв про Ромку. Который скромно притаился в углу.
