Сара Харрис - Маленький секрет
— Какой парень? — Он передвинул солонку поближе к перечнице.
— Шон Харрисон. Он написал много книг о человеческих взаимоотношениях, и он сказал, что…
Он перебил ее со смехом:
— Ради бога, только не говори, что ты решила поиграть со мной во всю эту психочушь.
— Знаешь, сначала я тоже так считала. Но в словах Шона есть смысл.
— Анна, успокойся. Это же все чушь. И ты прекрасно это знаешь. — Он взял Анну за руку. — Но я пришел сюда не для этого… На самом деле я хотел поговорить о нас. Знаешь, я все еще люблю тебя, несмотря ни на что.
Она вырвала у него руку.
— Ага, именно поэтому ты и живешь со своей режиссершей. И именно поэтому ты хочешь переспать с Соней.
Он опустил глаза на свои большие ухоженные руки, а затем проговорил:
— Нет… Ты совсем не такая, как они…
— Ну-ну, скажи еще, что они его не понимают, — рассмеялся Шон. — Так, как понимаешь его ты. Ну, Анна, прости, но даже для того, кто не несет психочушь, все предельно ясно. Этот парень просто неудачник.
— Если бы ты знал его поближе, ты бы так не говорил. Когда он говорит о себе, он становится совсем другим. Тогда он доходит практически до самоуничижения. На самом деле он очень застенчивый, — сказала она.
Просто большинство людей не способны были рассмотреть его тонкую душу за столь грубым фасадом. Когда тем утром Анна сказала ему об этом, он удивился. Как она смогла понять? Боже, он потратил всю свою жизнь, чтобы научиться скрывать свои терзания. Но, как поют Барбара Диксон и Барбара Стрейзанд, она «видит его насквозь».
— Он просто хотел, чтобы ты так считала. Обычно все мужчины хотят, чтобы женщины так думали, — заявил Шон. — Когда женщины наконец научатся отличать обыкновенную, древнюю как мир, похоть от любви? — Это был риторический вопрос. — А потом он, наверное, спросил, вспоминаешь ли ты о нем, — устало предположил Шон.
— Откуда ты знаешь? — поразилась Анна.
— Анна, я же мужчина. Я все это проходил.
— И что, ты больше не вспоминаешь обо мне? — смущенно спросил он. Его пальцы плотно сомкнулись вокруг солонки. — Теперь, когда ты только отвечаешь на телефонные звонки?
Анна рассмеялась, чувствуя, что атмосфера накаляется, так как в кухню вошла Мирна в длинной кружевной ночной рубашке викторианского фасона.
— О боже! — вскричала ее соседка, увидев гостя. — Ты чего приперся? Помучить больше некого?
— Мирна, не надо…
— Анна, только не говори мне, что ты опять купишься на его болтовню. «Бедный я, бедный, мне пришлось гак жестоко поступить с тобой».
— А тебе какое дело? — резко оборвал он, для пущего эффекта громко стукнув солонкой об стол.
— А такое, что я хочу кое-что себе приготовить. А ты расселся на моей кухне да еще лапаешь мои приправы!
Она вырвала у него солонку с перечницей.
— Не могла бы ты немного потерпеть? — попросил он, уставившись на живот Мирны. Он побаивался Мирны, потому что она не стеснялась есть в присутствии мужчин. — А потом сможешь набить свое брюхо.
— А почему это она должна ждать? Вообще-то это ее кухня, — возмутилась Анна, чувствуя себя обязанной вступиться за Мирну и в то же время за всех женщин.
— Анна. — Он посмотрел на нее своим излюбленным взглядом. — Не будь такой.
— Какой это такой? — Мирна включила чайник. — Послушай, она не хочет тебя видеть. И если ты не прекратишь приставать к ней, то она подаст в суд и тебе запретят переступать порог этого дома.
— Ты хочешь, чтобы я ушел? — спросил он у Анны.
— М-м-м… да, — произнесла Анна, и ей очень хотелось добавить: «ненадолго».
— Если я сейчас уйду, то уйду навсегда. — Он встал. — Я не шучу.
— Ну и прекрасно, — сказала Анна, которая все равно уже выкинула все воспоминания о нем: автобусный билетик, на обратной стороне которого он написал «я тебя люблю», и его кружку.
— А ты — сука, — сказал он Мирне, подойдя к двери.
— Прекрати поливать Мирну дерьмом!
— Он по-другому не может, — сказала Мирна, — потому что он сам дерьмо.
— А ты уродина, — сказал он Мирне.
— Может, я и уродина, но после косметической операции стану красавицей, а ты как был дерьмом — так им и останешься.
— Полнейшее ничтожество, — сказал Шон. Поезд подъехал к станции Парк Святого Джеймса.
— Ты здесь выходишь? — спросила Анна, когда двери открылись.
— Да. — Однако Шон продолжал сидеть, как будто уверенный в том, что машинист будет ждать, пока он не выйдет, и только потом закроет двери.
И в самом деле, двери не закрывались, пока Шон объяснял Анне, в чем ее проблема. Она слишком много думает об отношениях с другими людьми. Лучше бы она больше думала о себе.
— Может, теперь тебя не нужно будет уговаривать прислушиваться к моим советам, — улыбнулся он и встал.
За секунду до того, как двери закрылись, Шон вышел из вагона.
Анна начала уже жалеть, что решила поехать с Шоном по линии Серкл: прошло столько времени, пока она добралась до станции Монью-мент. Там она пересела на Северную линию. А теперь ее поезд застрял в туннеле, и администрация метрополитена не давала никаких объявлений или объяснений по этому поводу. Если они простоят еще немного, то Анна точно заговорит с мужчиной, одетым в женское платье, который сидит напротив нее. Они начнут задушевную беседу и узнают друг о друге массу интимных подробностей. Они умрут медленной смертью в вагоне метро под землей, а потом Голливуд снимет фильм об этой необычной дружбе. «Анна и трансвестит», так будет называться фильм, который расскажет о последних минутах их жизни, проведенных вместе.
И уже не в первый раз Анна представила свои похороны.
«Будет идти дождь», — решила она. Часы остановятся. Рояли умолкнут, а телефоны будут отключены. Солнце скроется, а леса исчезнут. Затем под приглушенный стук барабана войдут скорбящие. Среди них будет и отец Анны в своем любимом оранжевом дождевике, который он всегда надевал на семейных пикниках, когда Анна была маленькой, и который при желании легко умещался в кармане. А над ними будут летать самолеты, выписывая на небе: «Анна умерла».
А может быть, все будет не так.
Отец, конечно, будет плакать, а мать будет его утешать. Она будет обнимать его за талию, как это делала тогда, много лет назад, во время их туристических походов в Уэльсе, и будет неотрывно смотреть на могилу своей любимой дочери, а ее губы будут шептать только одно слово: «Почему?» Этот вопрос застынет у всех на устах.
А Лиз будет слушать причитания Джастин. Убитая горем Джастин скажет Лиз:
— Знаешь, пока Анна была жива, я считала тебя просто наглой австралийской сучкой. Такой у меня, понимаешь, сложился стереотип. Но, оказывается, ты очень добрая. Анна всегда умела разглядеть в людях самое хорошее.
