Шарлотта Мендельсон - Почти англичане
Это всего лишь Гай.
– Привет, – говорит он.
Марина отважно его целует, отвлекая от косметички. Как ни странно, Гай не воняет дезодорантом, лосьоном после бритья, «Клерасилом» и средством против грибка – от мальчика из Кум-Эбби субботним вечером такого никак не ждешь. Он, пожалуй, почти привлекательный, правда?
– Я… – говорит Марина. – Вообще-то…
– Ты не переоделась к ужину?
– А нужно было? – Она только сейчас замечает на Гае наутюженные слаксы и светло-голубую рубашку. – Правда? О боже! Подожди, я мигом. Или, – нервно добавляет она, – может быть, мне лучше уехать…
– Не тупи. И переодеваться некогда. Ужин должен начаться вовремя.
Слезы закипают в горле и рвутся вверх. Опротивевшая себе Марина спускается за Гаем по лестнице. Ладонь липнет к перилам. Что, если кто-то придет проветрить ее постель, как делают в «Татлере», и найдет разбитый фарфор в косметичке? И как она не подумала, что к ужину надо переодеться? Да, невоспитанность не спрячешь.
Миссис Вайни, которую Гай, когда они поднимались по лестнице, назвал «почтенной Нэнси», ждет их внизу. Рядом с ней – Люси, держит за ошейник большого черного пса. Маринино сердце подскакивает от ужаса.
– Милые мои, – говорит миссис Вайни, которая в широких черных шароварах и темно-розовой блузке похожа на Кэтрин Хепберн, – вы чудесно выглядите. Марина, какие хорошенькие сапожки!
– Она забыла переодеться, – невежливо сообщает Гай.
– А ты не подумал? – спрашивает его сестра в светло-сером сарафане, выставляющем напоказ ее грудину, ключицы и лопатки; хорошо, что Рози здесь нет; Люси, подозревает Марина, не носит лифчик. – Понятно ведь, что не каждый… Гайчик, олух, нужно было предупредить ее о наших странных обычаях.
– Нужно было, – соглашается их красавица-мать. – Но это совсем не важно. Мы и сами те еще неряхи.
– Я могу тебе что-нибудь одолжить, – говорит Люси, и Марина, как ни всматривается, не видит ухмылки.
– Ты в два раза ее выше, – возражает Гай, – и в два раза тоньше.
– Гай, будь умницей, возьми Беккета, – говорит его мать.
– Нет, правда, – отвечает Марина, – мне кажется…
– Ерунда, – отрезает Люси. – Эвелин только что починила юбку Эмстер, можешь ее надеть.
Марина, сбитая с толку, позволяет взять себя за руку и увести в другой коридор, откуда они, пройдя сквозь вереницу дверей, попадают в темную комнатушку со швейной машинкой и кипами белья, приготовленного для стирки.
– Держи, – говорит Люси, протягивая ярко-бирюзовую мини-юбку, нечто среднее между твидом и фетром. – Идеально. – И она садится на высокий стул в ожидании примерки.
Марина мямлит что-то в ответ. Ее щеки горят, подмышки и подколенные ямки вспотели. Она думает: «Я не могу».
– Лучше поторопись, – говорит Люси Вайни. – Я слышала звонок.
Что бы ни значили эти слова, они приводят Марину в чувство. Она натягивает свитер до бедер и дрожащими пальцами принимается расшнуровывать сапожки, всё спрашивая – и не зная, как остановиться, – о людях из Кум-Эбби, с которыми Вайни могут быть знакомы. Ей не хватает духу встретиться с Люси взглядом. Веснушчатые бедра и синие хлопчатобумажные панталоны «Маленькая принцесса», которые Рози называет «хорошими школьными штанишками» (ах, почему она не надела пояс от «Берли»!), ярко сверкают под свисающей с потолка лампочкой. Марина думает: я хочу застрелиться. Тараторя все быстрей и быстрей, она наконец заставляет себя стянуть джинсы и берется за юбку, силясь распутать все застежки, крючочки и кнопки, а потом, зажмурившись, натягивает ее на бедра. Юбка впивается в зад. Нет, не застегнется.
– Черт, опять мыши?! – Сестра Гая поддевает ногой корзину для белья, и Марина упускает возможность глубоко вдохнуть и до конца застегнуть «молнию». Швы опасно натягиваются.
– Идем, – нетерпеливо говорит Люси. – Вы с Эмстер, конечно, разной комплекции, но она хотя бы крупнее меня. – Она одаривает Марину улыбкой пополам с недовольной гримасой. – Сестра не будет против.
– Мне, мне нужны колготки, – шепчет Марина. – Прости.
– И так хорошо. – Люси спрыгивает со стула. Она обута в странные, будто поломанные балетные туфли, от которых Рози пришла бы в ужас. Ноги у нее такие же длинные и костлявые, как руки. – Я их никогда не ношу.
– Пожалуйста…
Сестра Гая вздыхает.
– Жди меня здесь. – Она выходит из комнаты, оставив дверь нараспашку, и возвращается, помахивая в воздухе парой коричневых колготок, мокрых и длинных – длиннее, чем Маринины ноги. – Только что постираны.
На обратном пути, в вестибюле, Марина оборачивается, чтобы вежливо о чем-то спросить, и понимает, что ее бросили. Ей сдавливает горло; не реви, крестьянка, приказывает она себе. Сильно пахнет цветами: рахат-лукум, оцепенело думает Марина; розовое масло. Мне нужны духи. Нет, говори «парфюм».
– Вот ты где, а мы тебя потеряли, – произносит знакомый голос. – Какими невежами ты нас, наверное, считаешь. – Миссис Вайни приобнимает ее и ведет по коридору, а Марина, как карлик в «беге на трех ногах», неуклюже прижимается лицом к ее боку. Снизу ей видна изящная линия подбородка, а под ней – нежно-бледная кожа. Миссис Вайни невероятно красива, для матери. Рахат-лукум: Марина вдыхает запах.
Наконец, вот оно – сердце дома: комната размером со школьный вестибюль: ситцевые диваны, зловещие темные кресла, круглый полированный столик в просторном эркере, заваленный журналами «Сельская жизнь». Ни намека на профессию хозяина: в гостиную приходят не затем, чтобы просвещаться. В огромном камине пылает чуть ли не целое дерево; выше, на невероятно уродливой мраморной полке, стоят пригласительные открытки, похожие на засахаренную рвоту – кремовые, зеленые, желтые; рядом – серебряные крестильные кружки, увесистые подсвечники и фотографии людей на лошадях.
Какая уютная старомодность, какое веселое филистерство! И что с того, если углы забиты шерстью, оставленной поколениями собак, и бархатные шторы поедены молью, и проводка дышит на ладан, так что один мышиный укус погрузит дом во тьму, а то и сожжет дотла? «Стокер» принадлежит матери миссис Вайни; возможно, думает Марина, хозяйка только что умерла. Паркет топорщится по углам, окна утеплены газетами; заснешь здесь и, если повезет, отделаешься легким отморожением. Все вокруг говорит: смотрите, мы слишком значительны, чтобы тревожиться по пустякам.
– У нас тут тихо, – сообщает миссис Вайни, – только пара друзей. Ты не заскучаешь?
– Это замечательно, – отвечает Марина охрипшим от робости голосом; есть все шансы, что она драматически упадет в обморок или ее стошнит. – У нас дома никто никогда не обеда… То есть нечасто.
Между диванами пролегают ледяные пустыни; один лишь камин – размером с ванную комнату. В Марининой семье курит только Жужи; Рози (о чем Марина слышала уже тысячу раз) бросила свои три ежедневные пачки в тот миг, когда Лора с дочерью переступила порог ее дома. Впрочем, гости в Вестминстер-корте курят все до одного. В «Стокере» сосредоточены на выпивке.
