Джудит Крэнц - По высшему классу
Билли закрыла калитку и прошла в глубину, минуя чередующиеся волны бурачков и примул, окинув взглядом нарциссы, ирисы, тюльпаны, нежные анемоны и цикламены — все весенние цветы, которые под лунным светом словно светились изнутри. Почувствовав легкую усталость, она с удовольствием присела на старую деревянную скамейку, почти скрытую разросшимся кустом глицинии. Эта скамейка была ее самым любимым местом, она приходила сюда, когда хотела побыть одна, подальше от людей, не слышать телефонных звонков, шума, суеты.
Только сейчас Билли осознала, как давно не была здесь. Она вспомнила, что, когда последний раз сидела на скамейке, садовники еще не подрезали розы, как они это обычно делали после Рождества, теперь же их едва распустившиеся белоснежные бутоны уже слегка покачивались на длинных стеблях. Конец апреля — самое благодатное время, и скоро, передохнув после короткой калифорнийской зимы, которая длится всего три месяца, они зацветут в полную силу, источая нежный аромат.
Розы говорили ей о том, что подсознательно давно зрело в ней: настало время остановиться и задуматься, а неподвижность — самое нетипичное ее состояние. Пришло время основательно пересмотреть свою жизнь, а не продолжать мчаться вперед, время сбросить защитную пелену и вернуться в реальность.
Начни сначала, мысленно сказала она себе, начни с приема у Сьюзен Арви, который она давала всего год назад в «Отеле дю Кап»; с того момента, как ты познакомилась там с Вито Орсини и влюбилась в него; вспомни короткие часы его настойчивого ухаживания, и как быстро ты объявила о своем желании выйти за него замуж; вернись к обеду, где ты вела себя столь решительно, что потом он без колебаний ответил согласием. «А помнишь ли ты, — спросила себя Билли, — ваше возвращение домой? Одиннадцать часов полета, самый продолжительный отрезок времени, проведенный вместе до тех пор, пока… да, самый продолжительный отрезок времени, когда мы были вдвоем».
В тот же день, когда они вернулись из Канн, Вито с головой ушел в работу над «Зеркалами». А уже через полтора месяца, прошедших в бешеном темпе, когда был почти готов сценарий и утвержден актерский состав, он уехал отбирать натуру для съемок и оставил ее одну. Как только Вито определился с натурой, она тут же приехала к нему, и сразу же начались эти доводящие до исступления своей рутиной, сводящие с ума лихорадочным бешеным темпом съемки фильма, наполненные спешкой, суетой и ожиданием. Она увидела и почувствовала, как Вито почти не замечает ее, не обращает на нее внимания, едва терпит ее присутствие, и то лишь в том случае, если она не слишком досаждает ему. И тогда, охваченная яростью и жалостью к самой себе, она, как всего несколько дней назад, полетела к Джессике в Нью-Йорк.
Но все остальное время между этими поездками, когда Билли могла пожаловаться и выплеснуть свои проблемы на терпеливую Джессику, ее мучил вопрос, повергавший в тоску и отчаяние: во что же она превратила свою жизнь? Она успела подружиться с Долли Мун, наблюдала, почти не вмешиваясь, как Спайдер и Вэлентайн умело руководили и вели дела в «Магазине Грез», прекрасно обходясь без нее, и была девочкой на побегушках при завершении сценария «Зеркал», когда в ее доме заканчивалась работа над фильмом. Тогда ей пригодился опыт секретарской работы, и участие в создании окончательного варианта сценария было, пожалуй, ее единственно полезным делом за год. Это и еще то, что, потребовав нанять пресс-агента для Долли, Билли невольно помогла подруге встретить Лестера Уайнстока. Кроме этого, похвастать больше нечем, разве что еще тем, что она помогла Джиджи. Но в реальности именно Джиджи пришла ей на помощь.
Долгие, казавшиеся бесконечными месяцы она проявляла терпение и временами теряла его, но, если у Вито выдавалась свободная минута, всегда была рядом. Она поддерживала его, подбадривала, развлекала — одним словом, была преданной, любящей женой, чья жизнь неразрывно связана с успехом мужа, и в то же время… полным ничтожеством. Он смотрел на нее как на удобную подпорку, не больше, а то и как на досадную помеху. С первым еще можно было смириться, но со вторым…
Получалось, что Вито был ей не мужем, а скорее постояльцем, который, снимая комнату в очень дорогом престижном пансионе, иногда занимался любовью с хозяйкой, правда, особенно не задерживаясь, но зато добросовестно и со знанием дела. Этого у него не отнимешь. В постели он был великолепен, если находил время и если они отключали телефон. Почему, когда он сразу же после этого вновь включал его, она никогда не возражала? А как она просила, уговаривала его пойти с ней в белый сад, ну хотя бы раз! Но он не мог выкроить даже полчаса, хотя больше и не потребовалось бы. Почему она не настояла и не привела его сюда?
Почему, почему… Бесполезно теперь задавать этот вопрос, анализировать, что сделала неправильно она, а что он. Надо просто признать, что ее чувство к Вито было не любовью, а страстным, безрассудным увлечением. Если бы она любила его, то не сидела бы сейчас здесь, анализируя свое прошлое. Если бы любила, то не думала бы о нем так хладнокровно и равнодушно, не испытывая ничего, кроме презрения. Увлечение прошло, осталась лишь боль в сердце, опустошенность и душевная рана. Как тогда образно выразилась Джессика, ее страсть не что иное, как «безрассудное сумасбродство». Да, действительно, по-другому и не назовешь, спокойно заключила Билли. Верно говорят: каждый в жизни должен съесть положенную ему ложку дегтя, и, как ей представлялось, каждый должен хоть раз переболеть подобным увлечением. Она только жалела, что это не случилось с ней раньше, когда ей было четырнадцать, а не тридцать пять.
Но есть одно «но». Его дочь. Джиджи. Билли вдруг почувствовала, как ее охватил безудержный гнев. Она больше не могла сидеть спокойно. Она встала и, сорвав розу, быстро пошла по дорожке вокруг цветочных клумб, дрожащими пальцами обрывая и бросая лепестки в маленький фонтанчик. Джиджи. Отношение Вито к ней непростительно, такое не забывается и не прощается. Даже сейчас она словно не существовала для него, он всего раз или два разговаривал с ней по телефону. Здесь не может быть никаких «но», никаких смягчающих обстоятельств, никаких оправданий. Только богу известно, что случилось бы с Джиджи, не будь у нее такой великолепной, мужественной матери. Да, Вито очень занят, поглощен своей карьерой, но разве можно этим объяснить столь пренебрежительное отношение к дочери? Единственное объяснение — не оправдание, а именно объяснение — заключается в том, что Вито, по большому счету, просто плохой человек. Плохой человек и плохой отец. Хороший, порядочный человек не обязательно обладает качествами, делающими его хорошим отцом, но порядочный человек не позволит себе быть плохим отцом.
