Наталья Калинина - Яблоневый сад для Белоснежки
– Ола, сеньора! Ола…
Она с намеком поприветствовала Алехандро и выжидающе уставилась на меня, надеясь, что я его ей представлю.
– Ола, Роза. Что ты тут делаешь? – проигнорировала я ее намеки.
– Домой иду, сеньора. Мой дом – здесь рядом.
«Ну и иди к себе, ворона», – сердито добавила я про себя. Но вслух спросила:
– Антонио дома?
– Да, сеньора, – кивнула Роза.
Удивительная покорность и разговорчивость! Ладно, задерживаться мне не стоит, пойду, пожалуй, тоже. Я торопливо попрощалась с домработницей и барменом. Но, отойдя от них на несколько шагов, не удержалась и оглянулась. Вот черт, идут вместе, и Алехандро, размахивая руками, что-то рассказывает Розе. Нашел кому… Пожалуй, не стоит мне завтра приходить в этот поселок, надо выждать время, потому что сорока Роза обязательно принесет на хвосте новости моему мужу, что я опять гуляла по поселку и заводила новые знакомства. По опыту знаю, что это ему не понравится.
Похоже, Антонио специально отпустил домработницу пораньше – решил порадовать меня интимным ужином. Когда я вошла на кухню, он в повязанном поверх джинсов клетчатом фартуке колдовал над приготовлением какого-то блюда. Судя по дожидающимся своей очереди тарелкам с огромными креветками, мидиями и другими морскими гадами, блюда с нарезанным сырым мясом, готовилось что-то масштабное.
– Паэлья, Даш-ша, – охотно ответил он на мой любопытный вопрос, что собирается приготовить. – Это будет паэлья.
– Романтичный ужин, – промурлыкала я и по-кошачьи потерлась щекой о его спину. Как здорово, что я купила наряд для его излюбленной игры в «переодевания»! Вечер ожидается волшебный!
– Что ты купиль, кариньо? – словно угадав мои мысли, спросил муж.
– Сю-юрприз!
– Я хочу видеть! Это красивый?
– Ну-у, да! Тебе понравится, – пообещала я.
Антонио, держа на весу мокрые руки, повернулся ко мне и с детским нетерпением попытался заглянуть в пакет, который я держала в руке.
– Нет, Антонио! Это ты увидишь на мне!
– Хочу видеть!
– Хорошо! Я надену это к ужину. Сколько у меня есть времени?
– Полчаса, кариньо.
– Хорошо! Я приму душ, а потом приду к тебе сюда. Через полчаса.
Я поцеловала его в щеку и со смехом убежала к себе. Мое настроение скакало разухабившимся чертенком. Так бывало раньше, когда я собиралась совершить какую-нибудь милую проказу. Принимая душ и готовясь к великой сексуальной битве, я вылила на себя чуть ли не полфлакона ароматизированного геля для душа. Хочу, чтобы моя кожа благоухала ванилью.
После я распаковала покупки и натянула на себя лосины и мини-юбчонку. Проигнорировав бюстгальтер, надела нейлоновую рубашку прямо на голое тело. Вспомнив, что в юности рубашки завязывала узлом на животе, сейчас сделала то же самое. Новые сапожки – простите меня, Любовь Федоровна, я обещала вам не надевать купленную безвкусицу с ними, но это только сейчас. Не с кроссовками же, в самом деле… Затем сделала себе бешеный начес «привет восьмидесятым» и завязала всклокоченные волосы в хвост на боку. Как раньше, во времена моего дискотечного тинейджерства. Пластмассовое барахло в уши и не запястья. Агрессивные румяна «а-ля Дед Мороз» на скулы, жирные черные стрелки. Красотка! Подойдя к шкафу, я осмотрела себя в зеркальную дверцу и хихикнула. Шлюха шлюхой, прости господи. Но раз подобные игры разжигают у моего мужа необычный сексуальный аппетит, что ж.
– …Что это? – тихо спросил после долгой, ужасно долгой паузы Антонио, когда я в таком виде появилась перед ним на кухне.
– Это я, – пролепетала я, почему-то пятясь назад.
– Вижу. Что это? – небрежным брезгливым жестом указал он на мою блузку, и я, устыдившись, прикрыла руками грудь, неприлично просвечивающуюся сквозь нейлон.
– Тебе не нравится?
– Нет, – резко ответил муж и со звоном положил ложку, которую до этого держал в руке, на каменную столешницу кухонного столика. – Ты как… как пута!
«Пута» – проститутка, шлюха. Я и сама понимала, что выгляжу продажной девицей. Но услышать это от Антонио, которому нравился подобный стиль… В прошлый раз он заставил нарядиться меня ничуть не лучше, и была я для него в тот момент сексуальной красавицей.
– Антонио, тебе ведь нравится игра… Хотела сделать тебе подарок. Это – старая мода, я так одевалась, когда была девочкой, тогда все так одевались! И это было модно! Ты же говорил, что тебе нравится старая мода…
– Даш-ша, это мне не нравится, – категорично ответил он, вновь указывая на мой «наряд». – Когда мы играем, я даю тебе одежда. Ты не должен покупать.
– Да черт с тобой! – взорвалась я порохом. – Не будет больше игр! Думаешь, мне нравится одеваться в дряхлое тряпье, которое ты мне притаскиваешь?! Не знаю, где ты его купил, кто его до этого носил! Но запомни, я больше ни это, ни то дерьмо, что ты мне притаскиваешь, не надену! Я буду одеваться так, как нравится мне. Кончились игры! Финита ля комедия!
Антонио ошарашенно слушал меня, вряд ли понимая, что именно я кричу, однако общий смысл, кажется, понял:
– Кариньо, я не хотел делать тебе плохо. Даш-ша…
Он сделал ко мне шаг, вытягивая руки, чтобы обнять меня, но я увернулась и в запальчивости выкрикнула:
– Не трогай меня!
И убежала.
Закрывшись в ванной, я дала волю слезам. Впервые я плакала в этой жизнерадостной стране, в которой должна была быть счастлива, но неожиданно почувствовала себя несчастной, одинокой, чужой. К ужину я не вышла. И категорически отказалась мириться с Антонио, хоть он и приходил ко мне в комнату. Свернувшись на узком диване защитным калачиком, я притворилась спящей. Муж посидел рядом со мной, осторожно гладя по спине, но я даже не пошевелилась.
– Я люблю тебя, кариньо. Очень-очень люблю, – прошептал он мне на ухо, прежде чем выйти из комнаты.
Когда Антонио ушел, я открыла глаза и еще долго лежала без сна, чувствуя теперь уже свою вину перед ним. По-хорошему надо было бы встать, отправиться в спальню, залезть под одеяло к нему и, крепко-крепко обнимая, сказать на ухо тоже что-то теплое, трогательное, признательное. Но мне не хотелось обнимать его. И тем более признаваться в любви, которой я сейчас совершенно к нему не чувствовала. Мой мешочек будто опрокинулся, и высыпавшиеся из него монетки раскатились по полу. И не было сил собирать их и вновь складывать в мешочек. Потом. Когда-нибудь. При дневном свете, в котором все обиды тают.
VIII
Конечно, с Антонио мы помирились. Просто оба сделали вид, что не было того неприятного эпизода. Если не таить в сердце обид, то и жизнь кажется куда проще и светлее.
