Мэриан Кайз - Не горюй!
— У тебя вообще есть что-нибудь, чем можно крошить? — в отчаянии спросила я маму.
— Ну… — с сомнением произнесла она, — вот это не подойдет? — Она неуверенно протягивала мне приборчик для резки яиц, который все еще находился в коробке.
— Спасибо, мам, нет, — вздохнула я. — Чем я буду крошить базилик?
— В прошлом я всегда пользовалась вот этим и вполне справлялась, — уже несколько саркастически заметила мама, явно устав от моей непомерной требовательности. — Это называется нож.
Слегка присмирев, я взяла нож и принялась резать базилик.
— Что конкретно ты собираешься готовить? — спросила мама, которая сидела у стола, следя за моими манипуляциями со смесью неодобрения и интереса. Казалось, что она не могла поверить, что такой невероятный процесс, как готовка еды, происходит на ее кухне.
— Соус к макаронам, — пояснила я, продолжая резать базилик. — Называется «Песто».
Мама долго сидела молча, наблюдая за мной.
— И что туда входит? — не удержалась и спросила она, явно ненавидя себя за это.
— Базилик, оливковое масло, кедровые орехи, сыр «Пармезан» и чеснок, — спокойно ответила я.
Я не хотела вгонять ее в панику.
— Да, разумеется, — пробормотала она, кивая головой с понимающим видом, как будто сталкивалась с этими ингредиентами каждый день.
— Сначала надо очень мелко накрошить базилик, — сказала я так, как обычно хирург объясняет будущему пациенту ход предлагаемой операции.
Мягко, тщательно, подробно.
(Сначала я разрежу грудину.)
— Потом добавлю оливковое масло, — продолжила я.
(Затем вскрою грудную клетку.)
— Затем размельчу орехи вот из этого пакета, — сказала я, шурша пакетом.
(Затем я вырежу вену с вашей ноги — вот, смотрите сюда, на схему.)
— В конце я добавлю тертый чеснок и сыр «Пармезан», — закончила я. — Все просто!
(Затем мы вас зашьем, и через месяц вы сможете проходить пару миль в день!)
Мама воспринимала всю информацию довольно спокойно.
— Только не переусердствуй с чесноком, — предупредила она. — И без того трудно заманить Анну домой. Мы не хотим, чтобы этот маленький вампир считал, что мы над ней издеваемся.
— Анна вовсе не вампир, — засмеялась я.
— Откуда ты знаешь? — спросила мама. — Она, по большей части, выглядит именно так. Все эти длинные платья красного цвета и ужасный макияж… Слушай, поговори с ней, посоветуй немного привести себя в порядок!
— Но она такая, какой и выглядит, — возразила я, ссыпая базилик в сковородку. — Анна есть Анна. Она не была бы Анной, если бы выглядела по-другому.
— Я знаю, — вздохнула мама. — Но мне за нее неловко. Уверена, соседи считают, что мы не в состоянии прилично одеть ребенка. Она похожа на бомжиху. И эти сапоги! Я уже несколько раз собиралась их выбросить, пока она не видит.
— Ой, мама, не надо, — забеспокоилась я, полагая, что без этих сапог, которые она любовно разрисовала цветочками, Анна просто не выживет.
Кроме того, надо признаться, меня также волновала мысль, чью обувь станет носить сестра, если ее собственные сапоги выбросят.
Я опасалась, что мою.
— Посмотрим, — мрачно сказала мама. — А теперь что ты делаешь?
— Добавляю оливковое масло.
— Зачем же ты покупала оливковое масло?! — воскликнула она, определенно придя к выводу, что все ее дочери — сборище идиоток. — У нас есть бутылка масла, я использую его для чипсов. Ты могла бы взять его и не тратить зря деньги.
— Ну… спасибо. В следующий раз буду знать, — сказала я.
Не было смысла разъяснять ей, что есть огромная разница между экстрачистым итальянским маслом холодной выжимки и маслом «Флора», которое десяток раз перегоняют и в котором всегда какие-то черные точки.
— Так, — сказала я. — Теперь я потру сыр.
Но оказалось, что сказать значительно легче, чем сделать. Я искала терку повсюду, но так и не нашла.
В конце концов я обнаружила нечто, отдаленно напоминающее терку. Она даже не была механической, чтобы можно было совать туда кусочки и крутить ручку (об электрической я уже и не мечтала). Просто кусок металла с бугорками.
Требовалась большая сноровка, чтобы удерживать эту псевдотерку и кусок сыра, да при этом еще пытаться его натереть. Рука все время соскальзывала, и я стирала свои пальцы за компанию с сыром. Мама цокала языком, слушая мои проклятия, и подозрительно потянула носом, когда специфический запах «Пармезана» наполнил кухню.
Внезапно в холле началась какая-то суета. Голоса и смех. Мама взглянула на часы, висящие на стене, — она делала это машинально, потому что стрелки остановились на без десяти четыре два года назад.
— Они пришли! — объявила она.
Вечерами отец обычно привозил Хелен из колледжа, так что дома они появлялись вместе. Он делал это всякий раз, несмотря на круг в почти десять миль.
Хелен ворвалась на кухню. Выглядела она дивно. Даже лучше, чем обычно, если такое вообще возможно. Хотя на ней были всего лишь джемпер и джинсы, вид у нее был изысканный. Длинные шелковистые волосы, прозрачная нежная кожа, сияющие глаза, очаровательный улыбающийся рот.
— Привет всем! — провозгласила она. — Мы дома! Эй, чем это так противно пахнет? Фу! Кого-то стошнило?
Нам был слышен разговор в холле — папа говорил с кем-то, обладающим мужским голосом.
У нас явно были гости.
Мое сердце невольно дрогнуло: я все еще не перестала надеяться, что Джеймс неожиданно приедет. Хотя скорее голос принадлежал очередному поклоннику Хелен.
Впрочем, будет точнее называть их всех рабами Хелен.
Несмотря на то что я понимала, насколько глупо надеяться на внезапное появление Джеймса, я испытала острое разочарование, когда Хелен сказала:
— Между прочим, я привела с собой приятеля. Папа как раз показывает ему, куда повесить пальто. — Затем она обратила внимание на меня. — Эй! — закричала она. — Почему ты надела мои шмотки? Сейчас же снимай!
— Прости, Хелен, — заикаясь проговорила я. — Мне нечего было надеть. Я куплю новые, и ты сможешь пользоваться ими, когда захочешь.
— Можешь не сомневаться, — мрачно заявила она.
На этом обсуждение закончилось. Слава богу! Она, должно быть, в хорошем настроении.
— Что за молодого человека ты на этот раз привела? — поинтересовалась мама.
— Его зовут Адам, — сказала Хелен. — И будьте, пожалуйста, поласковее с ним, он обещал написать за меня реферат.
Мы с мамой тут же постарались придать нашим лицам выражение одновременно приветливое и сочувствующее. Еще один бедолага влюбился в Хелен. Его жизнь можно считать конченой. Все его будущее разрушено. Впереди его ждет лишь жалкое существование, которое он станет влачить в тени великолепной Хелен.
