Татьяна Веденская - Утро после «Happy End»
– Нет! – рявкнула я. – По-моему, я как раз только вхожу.
– Что? – опешила она.
Я усмехнулась, вышла и пересела на поезд, идущий в обратном направлении. А что, символично. В каком-то смысле я именно это сейчас и делаю. Вышла с поезда и пытаюсь поехать в обратном направлении. В направлении к Косте, которому, возможно, предстоит растить чужого ребенка. Что ж, будем решать проблемы по мере их поступления. Сначала надо выяснить, что Костя вообще думает по поводу этого всего.
Глава 3
Занимайте места согласно купленным билетам
Все-таки поразительно, как человек любит все усложнять. Нет бы относиться к вещам попроще. Родился – жил – женился – был честным человеком. И все. Но мы, изводимые комплексами с самого рождения, сначала тратим всю молодость, чтобы получить ответ на вопрос: «Я ль на свете всех милее?». Потом тяжело переживаем, что нет, не мы. И в глубине дискотек танцуют куда более «милые» создания, а нам надо бы еще подэпилироваться, похудеть, подзагореть и подкрасить волосы. И вообще… Вторым на повестке дня стоит вопрос: «Нужен ли я кому?» или «Чего я на самом деле стою?» К тридцати годам начинаем судорожно оглядываться, пытаясь понять, кого мы перегнали, потому что те, от кого мы отстали, и так известны.
– Помнишь Катю из первой группы?
– Катю? Какую? Ту, маленькую, в очках?
– Да. У нее своя передача. Правда, на кабельном телевидении, но все же свое ток-шоу.
– И о чем оно?
– Как стать счастливой.
– А она что, знает?
– По-крайней мере уверяет. – И ты понимаешь, что до своей передачи, пусть даже на кабельном телевидении, тебе далеко. Это обидно.
– Зато Ирка из параллельного класса совсем опустилась. Пьет с мужиками около стекляшки. И в домино играет.
От этого, как ни странно, сразу становится легче. Не все еще потеряно, пока меня не интересует домино. Интересно, а что будет в сорок лет? Мы будем хвастаться детьми, собаками и дачами? Тогда, если верить психологам, нас всех накроет кризис среднего возраста. Наши мужчины страшно испугаются старости и окружат себя, как падишахи, молодыми безмозглыми наложницами. А мы… Мы будем искать, чем можно жить еще, если жить женским уже нет необходимости. Женский век короток. Как только ты родил всех, кого смог и захотел, остается только ревниво следить, ценит ли все твои муки супруг. Не прожита ли жизнь зря. Ну и доказывать самому себе, что она еще не прожита.
Когда я подошла к дому и вставила ключ в замочную скважину, то у меня уже и сомнений не было, что Костя и есть тот человек, от которого целиком зависит моя дальнейшая жизнь. Как ни крути, а от меня уже мало что зависело.
– Поль, это ты? – спросил Костик, щелкая пультом от телевизора.
Я сняла пальто, отряхнула с шапки снег.
– Я. Ты дома?
– Дурацкий вопрос! – тут же отреагировал Костя. – А ты?
– Я дома! – улыбнулась я и принялась подлизываться к развалившемуся на диване Косте. – Но если бы ты меня не подколол, я бы решила, что ты заболел.
– Ты считаешь, что я – предсказуем?! – делано возмутился Костя. И прижал меня к себе.
– Я уверена, – кивнула я. – А вот я – просто кладезь сюрпризов!
– Да что ты? Что, у тебя сменился твой пресловутый НН? Или он решил повысить тебе зарплату? У него что, отшибло разум? – перебирал версии супруг.
Мне стало очень хорошо и уютно лежать у него «под лапкой», даже захотелось спать. Я подумала, что, может, стоит отложить разговор о ребенке на завтра… или на послезавтра.
– Не угадал, – зевнула я. – И ни за что не угадаешь. Это вообще не связано с работой. Я, кстати, вообще там сегодня не была!
– Прогуляла? – ухмыльнулся Костя. – И что, тебя теперь уволят? Это твоя новость?
– Нет. Теперь меня никто никуда не уволит. Не имеют права, – сонно пробормотала я и попыталась провалиться в сон. Однако я недооценила мужа. Очень может быть, что я его недооценивала всю жизнь.
– Не имеют права? – наморщил он лоб. – Ты что, беременна?
– Что?! – я дернулась и от неожиданности сползла с дивана на пол. – С чего ты взял?
– Ну, у нас не так много вариантов, когда женщину не имеют права уволить. У меня сейчас секретарша ушла в декрет. Целый скандал! Так, постой, я что – прав? – вытаращился на меня Константин. По-моему, он даже побледнел.
Я моментально пошла на попятный.
– Ну что ты. Нет, конечно. Просто разве можно уволить такого ценного работника, как я?
– Такого, как ты, действительно уволить невозможно! – немного расслабился Костя. Потом снова собрался в узел и с подозрением повернулся ко мне. – Ты уверена, что нет?
– Да уверена я, уверена, – безапелляционным тоном заверила я его. Потом еще минут десять я объясняла, почему это невозможно. Звучали словосочетания «взрослый ответственный человек», «было бы неразумно, да и не вовремя», «еще не решен квартирный вопрос» и «как вообще ты мог так обо мне подумать». Я вещала аргументированно и убедительно, мне показалось, что это вообще моя самая лучшая на свете речь.
– Слушай, ты что – псих? – вдруг помрачнел мой Костя. Он, недоумевая, рассматривал меня, словно бы я была неизвестным насекомым, которое, по предварительным оценкам, вполне может оказаться ядовитым.
– Почему? – оторопела я. Если бы мне сказали такую речь, я бы аплодировала и скандировала «шайбу-шайбу».
– Какой на хрен квартирный вопрос! Мне тридцать девять лет, и если уж ты бы оказалась беременной, я бы не вспомнил ни про какие сложности!
– Правда? – запнулась я. На повестке дня оставался вопрос, зачем я так нелепо завралась на ровном месте.
– Еще бы! – рявкнул Константин Яковлевич, после чего хлопнул дверью и ушел на кухню греметь посудой.
Я сидела и думала, как теперь выбираться из самолично созданного дурацкого положения. В голову не лезло ничего, кроме банального «как-нибудь все само рассосется» и «я подумаю об этом завтра». Только я, в отличие от Скарлетт О’Хара, не собиралась напрягать мозг ни завтра, ни послезавтра, ни в любой другой день недели. А уж когда по Первому каналу началась «Большая стирка», я вообще расслабилась и решила дать Косте спокойно попить чаю.
Малахов азартно раскручивал тему «стоит ли иметь детей, когда стоишь одной ногой в могиле». Закономерно, молодая часть женского общества склонялась к тому, что дети – прерогатива тех, кто сможет их содержать, даже если ему семьдесят. Пожилая часть дам уверяла, что такие отцы – позор общества, но их позиция в основном базировалась на личном опыте. Ведь эти самые «молодые» папаши когда-то были их вероломными мужьями, променявшими их мудрость и понимание на молодость и способность к деторождению. Мужская же часть аудитории целиком и полностью одобряла все эскапады престарелых ловеласов. Независимо от возраста и социального положения. В этом, видимо, и проявилась пресловутая мужская солидарность.
