Мария Арбатова - Мобильные связи (сборник)
Веня отличался от «моих» людей примерно как не читавшие Кастанеду отличаются от читавших, а не вошедшие в него – от вошедших. Образ мира у него был плоский, как камбала…
У меня страсть к людям, родившимся с идеей совершенства и абсолютно индивидуально осваивающим пространство собственной жизни. Например, мой первый муж совершенствовался в том, чтобы научиться отгадывать все про пространство: сколько метров в мотке веревки, за сколько можно пробежать улицу Горького, как перешить кожаную куртку в кожаные брюки, а потом – обратно. Всю жизнь, работая классическим певцом, он проделывал экспериментальные штуки то со своим голосом: переходя из басов в баритоны, а потом – обратно… то со своим организмом: голодая по 30 дней и лежа в ванне с температурой 60 градусов.
Мой второй муж извращался в том, чтобы совершенно индивидуально осваивать время, например, на вопрос мне «Скоро ли ты будешь готова?» отвечал самостоятельно: «Полагаю, что через сорок семь минут». Я бросала на него обиженный взор и выдыхала: «Через пятнадцать…» Когда я оказывалась готовой, с часов утекало ровно сорок семь минут. Второй муж тактично промалчивал про это, но мне все равно хотелось стукнуть его головой об стенку. Своим временем он управлял как рабом. Например, планировал закончить важную работу за трое суток – садился за компьютер ровно на трое суток с перерывом на пятнадцать минут на сон после каждых трех часов. Я бы так никогда не смогла не по причине низкой работоспособности, а по причине более экзистенциального отношения к миру: общалась со временем, как с живым существом, и оно отвечало мне доброжелательной взаимностью.
Однако, проработав всю жизнь политическим аналитиком, он точно чувствовал, когда что в России произойдет и насколько к 10 апреля вырастет тенденция, посаженная 1 января. С пространством второй муж обращался тоже интересно. Например, съев половину эскимо, отламывал пустую палочку сверху и выбрасывал, в то время как основная часть человечества билась об нее языком до финала. Или, съев верхнюю половину яблока, переворачивал его вверх ногами.
Андрей был настроен на мироздание как локатор и настойчиво ловил сигналы о его устройстве, ускользающие от других. В качестве инструментов лова он раскладывал капканы как ученый, развешивал сети как ученик шамана в области «техник священного», ставил мышеловки как альпинист. Потом он складывал все это в мозаику.
Он многое делал не так, как принято, а так, как удобно ему: жил в городе, где зима большую часть года и протекает при минус пятидесяти градусах; протаптывал лесные тропинки, когда снег по грудь; без ружья ночевал в лесной землянке, когда вокруг волки и медведи; учил психологии студентов за копейки вместо того, чтобы за баксы консультировать «новых русских»; купался в океане при температуре воды плюс пять.
Например, на мой вопрос, есть ли вещи, которые он теряет в доме, признался, что это ножницы. И тут же решил купить их много и разложить по видным местам, мотивируя тем, что ровно столько человек покупает за жизнь, а так они будут медленнее «снашиваться».
Уже не говоря про сыновей, все мои подруги и возлюбленные были внутренне свободными, самостоятельными и ищущими людьми. Короче, чтобы подружиться с человеком, мне было необходимо в него влюбиться и начать чему-то у него учиться. Остальных я назначала приятелями и приятельницами и знала, что почерпнуть что-то новое и проговорить с ними главное не удастся никогда.
А Веня был «московский пустой бамбук…». И эта пустота, видимо, какое-то время расслабляла и успокаивала меня, как непритязательных женщин расслабляют и баюкают любовные романы и детективы. Но однажды с этими женщинами вдруг случается инсайт, они, как спящие царевны, говорят: «Как же долго я спала…», выносят всю эту макулатуру на помойку и открывают Бунина.
Так что скорее всего, чтобы отвязаться от Вени, мне нужен был повод. И повод возник. Выписывая восьмерки вокруг дамы, с которой был мною познакомлен, Веня вел себя как хрестоматийный импотент. Хрестоматийный импотент – это не тот, у кого бывают проблемы и сбои, а тот, который воспринимает их как последний день Помпеи и считает себя выкинутым за это из общества. Посему он на всякий случай начинает обвинять в проблемах и сбоях женщину, поднимая собственную самооценку за счет опускания ее самооценки. При современных медицинских технологиях потенцию можно восстановить даже тем, кому взрывом оторвало все или почти все в этом месте. Однако большинству наших мужчин, сталкивающихся с этими проблемами, ничего не оторвало взрывом физически, но многое оторвало взрывом морально. Так что, дорогие женщины, услышав в постели первый раз «это все из-за тебя, это с тобой у меня нет, а с другими есть», не бегите рысью в тренажерный зал и на пластическую операцию, а пошлите партнера на фиг. А еще лучше к психологу, психоаналитику и сексопатологу, и пусть сам парится со своей проблемой.
И прошу не путать хрестоматийного импотента с нормальным мужиком, который спокойно говорит: «Похоже, у меня сегодня проблемы». Это залог того, что проблемы будут решены с помощью вашего ума, такта и сексуальности.
Короче, на вопрос об отношениях с той самой дамой Веня подробно живописал, как он ездит с ней на пленэр, пьет кофе до шести утра, демонстрирует друзьям, помогает покупать мебель, но… На вопрос по поводу «но» Веня вдруг начал живописно рассказывать про то, что и как у дамы не то и не так с фигурой.
– Ты вообще в себе? – удивилась я, дама была абсолютной статуэткой.
– Да перестань, – настаивал Веня, – ты просто добрая и не видишь ее мужскими глазами! Да и вообще ей сорок лет. А в организме женщины после сорока происходят необратимые изменения… все уже не так…
– Вот что, дорогой, – оборвала я голосом сорокапятилетней женщины, в организме которой необратимые – на Венин взгляд – изменения происходили уже пятнадцать лет, – если у тебя проблемы, то не вешай их на нее. Если она тебе не нравится, то не пей кофе до шести утра, это неприлично. А по поводу необратимых изменений в человеческих организмах у меня к тебе совет. Прямо сейчас разденься, подойди к большому зеркалу и рассмотри себя подробненько. А потом позвони мне и сообщи, насколько это привлекательное зрелище…
– Ну, знаешь, по-моему, с твоей стороны хамство так говорить! – надулся Веня. – Пока.
С тех пор он так и не позвонил и не отчитался. Либо до сих пор рассматривает, либо никак не может определиться со степенью привлекательности.
Я бы легко оставила Веню в этой нарциссической мизансцене и поставила точку и в тексте, и в отношениях, но мой сын Петруша все еще ездил на «ничьей машине». И, вконец устав быть бомжихой, в один прекрасный день машина умерла прямо посреди Гоголевского бульвара.
