Диана Чемберлен - Спасительный свет (Темная сторона света)
Мэри прочистила горло.
– То же самое, если выходишь замуж за смотрителя маяка, – продолжила она. – С самого первого дня, еще только ступив на Кисс-Ривер, я знала, что буду помощницей Калеба в его работе. Невозможно быть сыном и внуком смотрителя маяка и не уважать море, обычно говорил Калеб. Это прекрасно и опасно одновременно, как некоторые женщины.
Мери снова посмотрела на Пола Маселли, который начал судорожно строчить в своем блокноте, несмотря на то, что диктофон записывал каждое слово. Он сжимал ручку так, что побелели костяшки пальцев, и против воли она почувствовала к нему некоторую симпатию.
Она быстро продолжила:
– Предполагалось, что на Кисс-Ривер должно быть, по крайней мере, два смотрителя. Помощники смотрителя приходили и уходили, а семья Калеба никогда не покидала маяк. Здесь был наш дом.
Она рассказывала о том, как Калеб рос на Кисс-Ривер, как его мать каждое утро перевозила его через залив на лодке, чтобы он мог ходить в школу в Дэвитауне.
– Там мы с Калебом и познакомились, – продолжала Мери. – Мы поженились в тысяча девятьсот двадцать третьем году, и я стала помощником смотрителя. Но тут я уже забегаю вперед.
У нее пересохло в горле, и ей хотелось чего-нибудь выпить. Пиво было бы как раз кстати, но здесь, в доме престарелых, алкоголь был категорически запрещен. Она вздохнула, возвращаясь мыслями к своему посетителю.
– Значит, вы интересуетесь, как проводил день смотритель? Поднимаясь по лестнице – вот как, – Мери улыбнулась. – Во сне я все еще взбираюсь по этим ступеням, по всем двумстам семидесяти, и когда я по утрам просыпаюсь, у меня болят ноги, и я могу поклясться, что от подушки пахнет керосином. Вам, конечно, может показаться, что такая жизнь довольно однообразна, но в действительности, если вспомнить, это вовсе не так. На ум приходят разные случаи: шторма, обломки кораблей, которые выносило на берег. Или, например, однажды ночью москиты облепили стекло фонаря, так что почти затмили свет маяка. Хотите послушать эту историю?
– Я с удовольствием выслушаю все, что вы захотите мне рассказать.
– У вас случайно нет сигареты?
– Увы, нет, – он выглядел растерянно, – к сожалению.
Мери разочарованно покачала головой и стала рассказывать, что москиты были огромные, как мухи, и маяк привлек их такое количество, что его свет был еле-еле виден. Потом она вспомнила, что однажды, когда Калебу было только десять лет, сломался часовой механизм, поворачивавший линзу, а его отец сломал ногу и не мог подниматься в световую камеру маяка. Помощника у смотрителя тогда как раз не было, и Калеб с матерью по очереди целых две ночи поворачивали линзу вручную, чтобы корабли в море не сбились с курса. Мери до сих пор помнила, как она беспокоилась, потому что Калеб не появлялся в школе несколько дней. Когда же он наконец пришел, то еле-еле двигал руками и сказал, что его мать всю ночь плакала от боли в плечах. Через много лет он говорил, что трудно было только физически, а с установкой точного периода вращения не возникло никаких проблем, ведь они давно уже существовали в идеальной гармонии с ритмом маяка.
Мери рассказала ему о первом кораблекрушении, свидетелем которого был Калеб и которое сохранилось в его памяти. Ей было легко рассказывать эту историю – она столько раз слышала ее от мужа. Это произошло в 1907 году. Однажды утром четырехмачтовая шхуна «Агнес Лоури» села на мель недалеко от Кисс-Ривер.
– Прошло совсем немного времени с момента крушения корабля, когда Калеб и его отец добрались до шхуны вместе со спасателями со станции, – сказала Мери. – Они видели людей на палубе, которые махали им, думая, что их вот-вот спасут. Но все складывалось неудачно…
Растягивая историю и наслаждаясь собственным рассказом, она описывала тщетные попытки закинуть на судно спасательные круги.
– Когда шхуна раскололась, люди попрыгали в воду и поплыли к берегу изо всех сил, но они не знали, каким коварным может быть море. Они были уже мертвы к тому моменту, когда спасатели достигли их. – Мери вздрогнула, вспомнив, как голос Калеба затихал, когда он приближался к концу этой истории.
В доме включили телевизор. Звук вырвался на крыльцо, но его тут же приглушили.
– Отец Калеба, – снова начала говорить Мери, – умер незадолго до нашей свадьбы, и, поскольку у Калеба уже был богатый опыт, он и стал новым смотрителем. Правда, ему пришлось подавать заявление: должность не переходит от отца сыну автоматически. Но у него не возникло никаких проблем с получением этой работы. Несколько недель, пока мы не поженились, он вынужден был обходиться без помощника, и поэтому, в тот вечер, когда его ударила молния, на маяке были только он и его больная мать.
– Вот как? – Пол Маселли выглядел пораженным.
– Да, именно так. Именно так. Страшное дело, и вот, что я вам скажу: я рада, что все произошло без меня, и я не видела этого. Он стоял на ступенях внутренней лестницы маяка, когда молния ударила в башню, и электрический разряд прошел прямо через эти двести семьдесят ступеней. Ноги Калеба онемели, но он не оставил маяк на произвол судьбы. Нет, сэр. Он кое-как дотащился до световой камеры маяка и продежурил всю ночь, – глядя на лодки, качающиеся у кромки берега, Мери думала о том, как типично это было для Калеба: преданность своему долгу, его абсолютная надежность.
– Так было в прежние времена, – добавила она, – людям было свойственно чувство ответственности. Они гордились своей работой. Совсем не то, что сегодняшняя молодежь.
Мери закрыла глаза и некоторое время сидела молча, так что Пол Маселли спросил, закончила ли она свое повествование на сегодня? Она подняла на него глаза:
– Нет еще. Я хочу рассказать вам одну историю. Позвольте мне рассказать вам о «Мираже».
– О чем?
– О «Мираже». Это корабль. Траулер. – Мери говорила так тихо, что Полу пришлось поднести диктофон почти к самым ее губам. – Это было в марте тысяча девятьсот сорок второго года. Вы знаете, что в это время происходило в мире, правда?
– Война? – уточнил Пол.
– Да, именно война, – кивнула Мери. – На маяк тогда уже провели электричество, поэтому нам не нужно было каждый день заводить часовой механизм и обслуживать фонари. Единственное, почему мы все еще жили на маяке – кто-то должен был быть там, и поэтому береговая охрана позволила Калебу остаться в качестве гражданского смотрителя. И слава Богу. Не знаю, куда бы мы иначе делись. Как бы то ни было, тогда казалось, что военные действия разворачиваются прямо здесь, рядом с берегом. В Аутер-Бенкс соблюдалась светомаскировка, вдоль побережья действовал режим затемнения, и свет маяка тоже был притушен. Нельзя было включать огни на берегу, потому что на их фоне немецкие подводные лодки могли заметить силуэты наших кораблей. Однако, похоже, это мало что давало. Эти лодки тогда отстреливали наши корабли по одной штуке в день. По одной штуке в день.
