Эрика Орлофф - Тайна древней рукописи
— Какого черта, — прохрипел он, — ты собираешься туда? Что ты будешь после этого делать? Это… бесполезно. Будешь преподавать?
— Может, я стану работать вместе с дядей.
Я буквально видела, как от отца пошла волна жара.
— Нет. И еще одно, юная леди: сейчас, за два месяца до начала последнего учебного года, не самое время заводить серьезные отношения. И кем бы ни был тот молодой человек, о котором ты упоминала, я прошу тебя — забудь о нем. Сконцентрируйся на учебе.
Я взглянула на него. Летом, когда я была маленькой, а папа уезжал путешествовать, у меня были няни, позже появился дядя Гарри. Или соседи из квартиры напротив. Семья Софии. Даже непостоянные подружки отца оставались приглядеть за мной, глупо надеясь, что если мы подружимся, мой отец на них женится. Или они получали предложение и затем надеялись, что дело действительно дойдет до свадьбы.
Меня, как Гульдинову амадину, воспитывал кто угодно, но только не мой отец. Совместные ужины были редкостью. Казалось, единственное, за чем он следил, так это за моими оценками. Каким-то образом тот факт, что я приносила домой одни пятерки, стал для него знаком, что я идеальна, что мой жизненный путь и мой мир развиваются так, как хочет он.
Но он всегда оставался чужаком.
Я устала ненавидеть его.
— Послушай, пап… ты ведь даже не знаешь меня.
— Не знаю свою собственную дочь? Не кажется ли тебе это нелепым? Немного чересчур, даже для тебя?
Мы были похожи. Схожие черты лица, особенно нос. И профиль. Хотя его виски уже поседели, но волосы у него до сих пор были густыми. Он весил столько же, сколько и в Гарварде, когда участвовал в гребле — о чем он с гордостью рассказывал каждому встречному. Он до сих пор мог пробежать на беговой дорожке восемь километров, не сбив дыхания. Куда бы мы ни пришли, женщины повсюду заглядывались на него. Он напоминал мне актера мыльных опер — идеальные зубы, волосы и костюмы. Но исполнение пустое и скучное, как и заученный сценарий.
— Нет, пап. Не думаю, что это звучит так уж нелепо. Ты не знаешь меня. Ты знаешь только мои достижения.
— Мы есть то, чего мы достигаем.
Я закатила глаза.
— Что? Это случаем не великий юрист Дзен сказал?
Он улыбнулся.
— Ты всегда была остроумна, Каллиопа. Это уж я точно знаю. Я… — Я заметила, как он борется с собой. — Мне нравится это в тебе.
— Какой мой любимый цвет?
— Розовый.
— Да? Это потому что я в третьем классе перекрасила свою комнату в этот цвет? Но мне он не нравится с девяти лет. Тогда я обожала фиолетовый. А с двенадцати моим любимым цветом стал зеленый.
— Только потому, что…
— Я еще не закончила. Какой мой любимый фильм?
— Ты в принципе обожаешь кино.
— Но любимый только один, пап.
— Понятия не имею. «Крестный отец»?
Я закатила глаза.
— Нет, это твой фильм. Хотя ты почти также любишь «Крестного отца-2». Мой же любимый фильм — это «Завтрак у Тиффани».
— Правда?
— Да, правда. А какое мое самое любимое место в мире?
— Ты обожаешь Гавайи.
— Нет.
— Ну, тогда Манхэттен. Ты всегда любила приезжать сюда с братом твоей матери.
— Точнее.
— Ну и где конкретно?
Я заметила, как он стиснул зубы. Ему не нравилось, когда он не мог дать точного ответа.
— Сад Августа в Гринвич Вилладж. Самое спокойнее место в мире.
— Опять тот парень.
— Да, пап. Тот парень.
— Каллиопа, это ошибка. Любовь в твоем возрасте только отвлекает от занятий, от подготовки к университету, от достижения целей.
— А что если наоборот, делает меня счастливой?
Мой отец прищурился.
— Что?
— Знаешь… есть такая штука, называется эмоции. Счастье, например. Ты, я думаю, слышал об этом, правда?
— Нет смысла грубить, Каллиопа.
— Я не она.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты боишься, что я пойду по ее стопам? Вот почему ты не хочешь, чтобы у меня был парень? Чтобы у меня была своя жизнь? Потому что ты принес ей одни несчастья? Причина в этом? Ты должен удостовериться, что все вокруг тебя несчастны? Я не похожа на нее.
— Я знаю, что ты не она. Твоя мать была…
— Какой?
— Забудь.
— Нет. Какой? Вот оно, пап. Ты никогда мне не рассказывал, что она за человек. А знал ли ты ее? Дядя Гарри говорит, что вы были полными противоположностями. Так почему же ты женился на ней?
Отец пригубил вина, то есть на самом деле это был большой глоток, и моргнул несколько раз, как будто собираясь с мыслями. Мой отец никогда не собирался с мыслями. Он может пуститься в двухчасовой спор без какой-либо подготовки и одержать победу.
— Честно? Забавно, что твой любимый фильм — «Завтрак у Тиффани». Она ведь моя Холли Голайтли.
— Мама никогда не стремилась к светской жизни. Или к деньгам.
— Да. Она была импульсивной, экстравагантной и просто великолепной. Увидев ее однажды, я уже не мог забыть ее. Всю жизнь мне приходилось принимать сложные решения. По-настоящему тяжелые. И я всегда отказывался от своих желаний в пользу того, что будет правильно.
— Что ты имеешь в виду? — сказала я, тыча вилкой в омара и пытаясь не смотреть на отца. Я не понимала, хотелось ли мне узнать больше.
— С малых лет я пошел по стопам отца в юриспруденцию. Мой младший брат, твой дядя Антоний, быстро махнул на все рукой.
— Почему? — Я видела своего дядю всего раза три в жизни.
— Он всегда был неудачником. И от него никогда не ждали ничего выдающегося. И он даже и не думал противиться такому мнению. Но я — совсем другое дело. Отец возлагал на меня все свои надежды.
— А ты не мог поговорить с родителями? Объяснить им, что хотел бы заниматься чем-нибудь другим.
Он покачал головой.
— Речь шла о будущем династии юристов и финансистов. Отец хотел передать мне по наследству адвокатскую контору. Антоний же был волен вступить в студенческий союз, растранжирить свое имущество и спиться.
— А что бы ты стал изучать, если не право?
— Не помню. Каллиопа, это все было так давно. Думаю, я уже не могу вспомнить те времена, когда на меня не возлагали больших надежд. Кажется, когда-то я хотел открыть свой ресторан. Но теперь я обедаю в лучших заведениях и коллекционирую вино. Так что в некотором роде мечта сбылась.
— Так ты ненавидишь своего брата, потому что он мог заниматься тем, чем хотел? А ты должен был покориться правилам?
— Нет, все не так. Просто после юридического факультета и смерти твоего дедушки я продолжал делать только то, что правильно. Бывало, я работал по четырнадцать часов в сутки. Пятнадцать или двадцать дней в месяц я проводил в командировке. В моем портфеле всегда была аптечка. До тех пор, пока… я никогда не забуду… меня пригласили на открытие новой выставки в Музее Уитни. Не в Метрополитен, где опять собралась бы эта толпа снобов, а в новое авангардное место. Меценатом выступил один из моих сумасбродных клиентов — немецкий бизнесмен, обожавший дорогие и странные инсталляции. Он меня пригласил, я и пришел. Правда, до сих пор не знаю почему.
