После развода. Бывшая любимая жена (СИ) - Томченко Анна

Тут я прикусила губу, понимая, что ещё и этот вопрос остался нераскрытым. Снова вздохнула. Адам покачал головой, намекая, чтобы не перебивала.

— И здесь она ко мне подскакивает. “Дядя Адам, это не по-человечески. Это неправильно”. Ну и у меня сорвало тормоза. Просто у меня и так на фоне последних событий в голове немного все мутное. Нет, не так. У меня есть проблемы, которые я не могу решить. У меня не то, что разбираться в сыновьем браке не хватает сил. У меня разобраться в собственном браке не хватает сил. Потому что вся эта ситуация с тем, что я сказал про ребёнка… — Адам отвёл глаза и тяжело вздохнул, — Прости. Я не имел права так говорить, но мне было очень страшно, потому что… — Он качнул головой, закусывая губу. — Потому что… В общем, это очень долгая история. — Сглотнул, желая отдышаться, а потом продолжил. — И она подлетела, стала давить на то, что надо было переписать квартиру на него. Ну меня и понесло. Я её схватил и начал высказывать о том, что знаешь что, дорогая, ты рот свой прикрой и аппетиты поумерь. Я ещё не забыл о том, что ты собираешься своих родителей перетащить, и то, что отпуска ты на Фиджи планируешь. Поэтому давай ты либо выходишь на работу, либо рот свой прикрываешь и не лезешь в работу Родиона. Я понимаю, что как отец я поступил очень неправильно, залезая в проблемы их семьи. Но знаешь, я запарился уже жрать это все. У меня уже нервов никаких не хватает. Я прекрасно понимаю, что у Родиона очень несчастливый брак. Очень. Я возвращаюсь назад, смотрю на свой брак. Я понимаю, что я дебил. Я много чего накосячил Устинья. Мне достаточно было того, что ты меня зашивала на кухне.

И голос у него сломался, а я запрокинула голову, чтобы слезы не текли по щекам.

— То есть, ты понимаешь, что я не самый как бы хороший человек, но Устинья, у нас с тобой такого не было. Не было у нас такого, что ты меня доила, доила и доила. Нет, ты меня держала. Ты меня держала так, что я не мог некоторые вещи совершать, как бы не понимал, что мои амбиции велики для простого существования. Но здесь же нет. Здесь реально просто идёт какой-то паразитизм что ли. Я не для этого ребёнка столько лет своего растил, чтобы какая-то шлюха, а она шлюхой оказалась, ему весь мозг выжирала и чтобы он света белого не видел. Нянька, кухарка, клининг. Один раз втащил бы как следует по жопе, сама бы быстро стала убираться. Что она с ребёнком там заплюхалась? Ты как-то умудрялась и с Назаром и с Родионом. Не было у нас ни кухарок, ни нянек. Ещё и переезжали с одной съёмной на другую. И работала. А здесь? И да, я взбесился. И да, когда поздравлял, меня аж всего корёжило от того, что какой к черту счастливый брак, какая хорошая семья, в которой должно быть все идеально?

Адам тяжело задышал, переводя дух. Я облизала губы и тихо спросила:

— А что за долгая история, Адам?

Глава 44

Адам.

За несколько месяцев до развода.

Стоял.

Подсматривал.

Устинья словно бы заговорённая, чуть ли не каждый месяц, как будто по часам делала тест на беременность.

Девочку хотела.

Тяжело вздохнул.

Ну какая вашу мать, девочка?

Мне сорок с гаком.

Покачал головой, развернулся, медленно вышел из спальни, чтоб не видела, что я подсматривал и чтобы не знала, что меня это бесит.

Не в плане меня это бесит, потому что это плохо, это неприятно или ещё что-то. Да нет. Да нормально было бы, если бы девочку родили бы. При моих деньгах смешно бояться третьего ребёнка, когда в принципе уже двое лосей бегают.

Да нет. Здесь все в другом заключалось.

Мужик после сорока— это ещё тот киндер-сюрприз. То есть, это когда влечение происходит вне зависимости от того, что случается между.

Вот мне например, иногда нравилось, как Устинья там голову повернёт и она становилась такая привлекательная, такая манящая, что мне аж удержать себя в руках было тяжело. Так нет, она ж весь мозг проклюёт — Луна должна быть в козероге, Меркурий в Сатурне и вообще у неё там все стерильно. У меня здесь все стерильно!

Давайте ещё белизной нафигачим друг другу все это вот!

Вот это бесило!

Я не был против ребёнка, я понимал, что вероятность зачатия при таком поведении сводилась к нулю.

И вообще предпоследний раз Устинья довела: приехал с работы, а она ходит дома трусы кружевные, которые шортами, а сверху футболка моя. И значит я на это смотрю и понимаю, что да какой там до спальни, я её до дивана-то донести не успею.

У меня все простреливало голодным желанием собственной женщины. А своя женщина— это лютая смесь из желания, похоти, влечения. Когда ты уже не понимаешь, что надо быть каким-то обстоятельным, обходительным. Нет. Своя женщина— это ещё родная женщина, которая знает тебя на все сто процентов. Она прекрасно знает, как ты повернёшься, как ты будешь её целовать и гладить. И от этого казалось, что пара работает как слаженный механизм. И от этого только сильнее заводило.

Дёрнулся к ней. Сам не успел раздеться. Ладно. Слава Богу, хоть пиджак расстегнул. Подхватил её на руки. Начал целовать и прикусывать кожу ей на шее. Вдыхать её аромат, а он был таким сладким, таким манящим, что меня сводило с ума каждое прикосновение. Я напиться ей не мог.

Она пахла именно моей женщиной.

Слегка пряно. Как-то нежно. Почему-то по-дурацки казалось, что были на ней какие-то ноты колокольчика.

Меня аж трясло. Я думал, что у меня в руках огонь.

Она сидит у меня на руках и начинает отталкивать, говорит:

— Родной. Родной. Идём в душ. Идём в душ.

Какой душ?

Какой душ?

Господи!

Меня просто выносило от всей ситуации. Мне так её хотелось. Мне её безумно хотелось. Прям здесь и сейчас.

Но я ж хороший муж. Тем более, что дураком-то я был всегда и за свою дурость я считал, что нормально соглашаться на очень многие уступки. Ну вот, бзик у неё на том, что: не надо грязными руками лапать её.

Не надо к ней подходить после сигареты.

Не надо к ней подходить поддатым.

Я понимал.

То есть, это была моя цена, которую я платил. Платил за всю свою глупость в молодости.

Пока она там условно меня вытаскивала из дерьма, она платила цену за то, чтобы быть со мной.

Сейчас я обязан ей вернуть этот долг.

— Господи! Пошли только вместе, пожалуйста. Я тебя прошу. Только вместе.

Она соскочила с меня, игриво поскакала по коридору, а я как бешеный зверь, двинулся следом.

И вот встань под душ, расслабься. Так нет.

Первая банка.

Вторая.

Третья.

Мочалка.

И это было приятно. Она умела делать приятно так, что у меня кости плавились, позвоночник куда-то падал ниже задницы и вообще все было идеально. Но это уже было не то. Это уже было не то желание. Не то влечение. Не тот вайб.

Мне вот нравилось именно спонтанно. Мне нравилось жадно.

Я всегда был жадным до неё. Я понимал, что упаси Боже, в районе моей Тины появится какое-то безобразное нечто. Меня не остановит ни то, что я уважаемый бизнесмен, ни то что у меня разрешение на ношение оружия есть и из-за этого я его храню только в сейфе. Меня не остановит ни то, что я отец двоих лосей.

Нет.

Меня ничего не остановит. Я просто в грязь вмешаю этого чувака и все.

Это была не ревность. Это было жадное ощущение своего. Это моя женщина и никто даже косо взглянуть не мог на Устинью.

И пока её танцы с мочалками, банками и всем прочим закончились, меня соответственно уже переклинило. Я уже чувствовал себя раздавленной пюрехой, потому что она меня расслабила. А когда ты расслаблен, не бывает вот этого ощущения невозможного желания. Самые яркие эмоции всегда приносит напряжение. Самые яркие чувства— это страсть и все, что с ней связано.

Но Устинья была другого мнения.

Вот я расслабленный. Вот я на кровати. Вот она вокруг меня вьётся.

Но я уже не хотел так!

Это вымораживало!

И настолько мне стало не по себе от этого, что ни о какой постели уже речи быть не могло. Я не был уверен, что я из состояния пюрехи могу снова вернуться в состояние дикого зверя. Зачем?