Развод на новый год (СИ) - Тэсс Лена

- Ой, дебииил. Что творит?!

Я мельком посмотрел на брата и продолжил:

- Это облегчит юридические вопросы после моей смерти. Ты родишь дочь, будучи в браке, и тебе не придется доказывать родство со своих слов и через тест ДНК. Зачем?

- Как предусмотрительно, - процедила Люба.

- И удобно. Никаких вопросов. Никаких комплексов у твоей девочки. Папа был и умер. Ну и в конце концов наследство, за которое не придется биться.

- Просто идиот, - прохрипел Егор из своей стороны палаты, но я его не слушал.

- Хочу сделать все правильно и не доставлять вам с ребенком проблем.

- А мне это зачем?

- Что?

Люба расправила плечи и села так ровно, что по ее спине можно на математике прямые чертить. Каждый жест выдавал скопившееся напряжение. Поворот головы, залом рук, натянутые носы туфель - все острое, все болезненное.

- Мне это все зачем, Макс? Я либо выхожу замуж за человека, который меня не любит, либо становлюсь вдовой. В чем смысл?

- Деньги. И моя фамилия. В нынешних условиях это может стоить куда больше той части наследства, на которую вы бы претендовали.

Несколько минут мы молча буравили друг друга взглядом. В Любиных глазах пылала ярость, в моих решимость смертника, готового сделать прыжок с моста. Впереди черная гладь воды и отражение луны которое зовет прикоснуться к себе. И я уже готов…

- Пожалуйста, Люба. Я хочу лечь под нож, зная, что сделал все правильно. Что у моего ребенка не будет проблем или недостатка в чем-либо. Что у нее будет хотя бы какая-то история обо мне, пускай короткая, детали ты можешь выдумать сама.

Губы Фроловой дернулись в кривой улыбке. Подбородок задрожал. И в следующий миг, она выбежала из палаты прочь.

- Не пойму, Максим, ты гений, ты святой или ты юродивый. Что там по определению всех трех? - Егор обалдело мотал головой и покрутил пальцем у виска.

Я не повелся на провокацию. Повернулся к брату и, собрав все силы, добавил:

- А ты проследи, чтобы ничего не попало в прессу. Про меня, аварию, роды, Любу - вообще ничего, понял?

- И зачем тебе все это?

- Так правильно.

- Ну раз правильно, то и женись после операции, а то, когда жених на кушетке и с уткой под боком - ну не очень романтично.

- Помнишь, когда от нас ушел отец?

- Конечно. Лучшее время в жизни. Всем наконец стало на нас насрать, и я все лето провел за гаражами. Если мне не изменяет память, то я и невинности там лишился.

- Тебе было десять, - хохотнул я, осаживая этого позера. Но улыбка сползла с моего лица, когда я вспомнил то, как я провел это лето. - Ты пропадал у одноклассников, а я видел как мама страдает. Дергается от каждого звонка. Закрывается в ванной и плачет, думая, что из-за воды мне не будет слышно.

- Все бабы склонны к истерии, - Егор как будто безразлично пожал плечами, но за беспечной улыбкой раздолбая ему не удалось скрыть горечь.

- Но не наша мама.

Она не жаловалась, но было понятно, до чего ей хреново. Я это видел и уже тогда решил, что ни за что не брошу своих детей, как это сделал наш отец.

- Странные выводы, старик. Я лично тогда решил, ни за что не вкладываться в отношения, как это сделала наша мама. И заботиться только о себе и своих интересах.

- Заботься, никто тебе не мешает. Только выполни мою просьбу. Если со мной что-нибудь случится, ты проследишь, чтобы с моей дочкой все было хорошо.

- Я бы себе и своего ребенка не доверил, а тут какой-то чужой.

- Не чужой, - надавил я. - Мой. Ты справишься.

В назначенный день меня транспортировали в городскую клиническую больницу имени Боткина. Как я и боялся, сделали это на вертолете. В полете меня вырубило не то от страха, не то от лекарства, но на этот раз обошлось без моих таблеток, которые мне теперь тоже противопоказаны.

Последнее что я видел когда закрывал глаза перед полетом - спокойный, улыбающийся Егор и алая от волнения Фролова.

Первое, что я увидел, когда меня разместили в палате Боткина - спокойный, улыбающийся брат и бледная до прозрачности Люба.

- Все хорошо?

- Конечно. Ты в надежных руках, так что все отлично.

Я не успел сказать, что спрашивал не про себя. Когда меня увозили на тележке, вслед за ней шел только Егор. Люба, распластавшись на четвереньках, упала в коридоре.

В одной больнице, в двух разных отделениях оперировали обоих Титовых.

Свет, кровь, алые потеки на белом халате. Тихие голоса, бряканье металла. Боль. Много боли. Остановка сердца, дефибриллятор, страх. Нечеловеческий крик и такая же нечеловеческая тишина.

В ту ночь, десятого мая, когда мне снова запустили сердце и я сделал первый отчаянный вдох, моя дочка, моя крошечная девочка, сделала вдох последний.

Я так и не увидел ее, не смог прижать к себе, не посадил на колени, не проводил в школу, не станцевал на ее свадьбе. Но главное, я так и не был на ее похоронах.

***

- Максим… - Я дернулся и увидел, как на меня смотрела Соня. В ее глазах беспокойство и тревога. - Ты в порядке? Ты будто немного выпал из реальности.

Кивнул, ловя в висках алые вспышки боли. Голова снова стала тяжелой, наверное на смену погоды или… или от нервов.

- Сонь, по Исмаилову мы решили, завтра нужно объяснить Лиле, что ты больше не можешь представлять ее интересы. Если хочешь, я сделаю это сам, чтобы не тревожить тебя.

- Нет-нет, - она наклонила голову, но все так же смотрела на меня. А во взгляде что-то нечитаемое, совершенно новое, ведь по сути передо мной сейчас стоял другой человек. Не моя жена. - Будет правильно, если я все объясню.

- Отлично. По остальным вопросам, - я сглотнул, - мы поговорим позже, можешь выбрать день и место для встречи.

Расстояние до коридора казалось непростительно длинным. Я едва шел, тяжело наступая на ноги, как в первый месяц реабилитации. На пороге увидел обувь. Остроносые туфли на каблуках и крохотные кроссовки рядом.

Чтобы понять их размер, приставил свой ботинок - нога Степана оказалась раз в пять меньше моей. Но в ней уже читалась уверенность, твердость, характер. И вывезла все это она - женщина на тонких шпильках. Мои заляпанные грязью ботинки как родные смотрелись здесь. Как будто так и надо: грубая мужская обувь, изящные туфельки и детские кеды. Это и есть семья, а все остальное так - симулятор.

И именно этого у меня не было. Потому что я все испортил.

- Титов, так все же, - меня догнал голос Сони, - тебя настигла Карма и оказалось, что ребенок был не твой?

Я через боль поднял лицо к ней. Яркий электрический свет из кухни ножом резал глаза. Хотелось сощуриться и отвернуться.

- Выкидыш на поздних сроках. Такое иногда бывает, - спокойно ответил я, наблюдая как меняется моя жена.

Она побледнела, вскинула брови вверх и вытянула губы в неестественно правильную букву о.

- Господи, прости, пожалуйста, я не знала.

- Никто не знал.

Я облокотился о порог, чтобы оттолкнуться и выйти из квартиры, пока силы не покинули меня.

- Макс, - тонкие пальцы сжали мое плечо, - мне очень жаль, я, конечно, много чего желала тебе и Любе, но такого никогда.

- Я знаю, - я слегка похлопал ее по руке.

- Если это уместно, то… черт, у нас еще такой разговор вышел неприятный… - Соня в досаде на себя зашипела, - я ей столько наговорила. Если это уместно, то передай Любе…

Я остановил ее, прежде чем она сказала хоть что-то.

- Нет, это неуместно. До завтра, котенок.

И только когда вышел на улицу, понял, что по ошибке назвал ее как раньше. Как называл много лет назад, когда жизнь была другой, и мы были другими. Не такими поломанными, как сейчас.

Глава 17

Соня.

Четыре. Именно столько раз я перенесла экстрокорпоральное оплодотворение. ЭКО. Четыре раза эмбрион не прижился. Три из них Макс помогал мне справиться со случившимся, один - нет. Потому что я так решила.

Можно ли приравнять это к выкидышу? Формально - нет. Но фактически… каждый раз я чувствовала, что меня лишают какой-то частички жизни, души, сердца.