Бег по взлетной полосе - Ру Тори

Игорь тоже старательно изображает родителя, оскорбленного черной неблагодарностью неразумного отпрыска – ведет себя подчеркнуто холодно и корректно, но моя паранойя кричит: это ненадолго. Он просто до чертиков испугался, что мама поверит мне, и теперь делает все, чтобы ненароком не вызвать у нее подозрений.

А я думаю. Постоянно думаю, уставившись в потолок: вспоминаю, анализирую, строю планы, мечтаю…

Если бы папа был жив, он бы обязательно и безоговорочно поверил мне, считал мои тревоги, понял без слов. Он бы разбил этому подлому уроду рожу и вытащил нас с мамой отсюда.

Да о чем я – он бы никогда не позволил такому произойти.

Я часто представляю, как бы мы жили, если бы родители все же поженились. Мы точно были бы образцовой семьей: красивой, любящей, дружной. Долгие посиделки за ужином, поездки за город и песни у костра, сказки собственного сочинения с ежевечерним продолжением, смех, уют, тепло и радость… Возможно, у меня появились бы братья и сестры.

Смахиваю со щеки слезу, забираюсь на подоконник и прислоняюсь спиной к пластиковому откосу.

В начальной школе я постоянно упрашивала папу приехать к нам и остаться, хотела, чтобы он воссоединился с мамой, и даже устраивала истерики, но папа объяснял, что родители не всегда живут вместе, но это не значит, что я менее любима, чем другие дети. Через пару лет он извинился – за то, что не смог дать мне ощущение полной семьи и заставил вечно ждать. А еще сказал, что без искренней любви нельзя создавать союз – он вынес эту мудрость из неудачного первого брака и больше никого не желал делать несчастным. Сказал, что однажды и я пойму: любовь – это свет, воздух, фундамент и стены, и отношения без нее – лишь замки из песка. Зато когда она есть, все как по волшебству прирастает само, и жизнь становится полной.

И сейчас я понимаю его.

У меня появился такой человек. Где он – там мой дом.

Тогда же отец осторожно спросил, как бы я отнеслась к появлению брата.

Едва не подавившись вишневой колой, я потрясенно уставилась на него, и моему изумлению не было предела: неужели папа все же нашел ту самую женщину? Неужели теперь он будет счастлив?

Я заверила, что с удовольствием буду нянчиться и играть с малышом, но папа отчего-то горько усмехнулся и обронил непонятную фразу:

– Вы ровесники… Ладно, это чисто гипотетически, Яна. Забудь.

К этой теме отец больше не возвращался, а я не пыталась возобновить разговор.

Вопрос о мифическом брате выплыл из памяти только после его смерти, но мама, переспросив меня, лишь недоуменно пожала плечами: «Ничего такого не знаю. Может, тебе послышалось, доченька?»

На самом деле мама была уязвлена: затягиваясь на кухне сигаретой, весь вечер вздыхала в трубку:

– И почему я не удивлена, Ольчик?.. Почему была уверена, что одна у него? Да у него в каждом городе по жене, не иначе.

– Яна могла неправильно понять, – увещевал ее голос подруги, искаженный динамиком. – Сама посуди, где тогда этот мальчишка?

И я смирилась. «Этот мальчишка», если он даже и был, так и не вышел на связь: не прислал издалека открытку, не нашел меня в соцсетях, не явился на похороны. Он так и остался очередной папиной сказкой – той, что всегда где-то рядом, но уже не случится для меня.

Грустная женщина в доме напротив стряхивает пепел и снова с упорством маньяка разглядывает газон под балконами, однако прыгать не решается – медленно разворачивается, закрывает за собой дверь и скрывается в квартире.

Я тоже смотрю вниз: интересно, а решилась бы я?..

И тут же от внезапной радости слабеют колени: на мокрой лавочке у разноцветной горки сидит одинокий парень в серой толстовке. Его лицо направлено вверх, и я прищуриваюсь, напрягая хреновое зрение. Парень машет мне и прижимает к груди кулак.

Борюсь с тугой ручкой, раскрываю раму, высовываюсь из окна и визжу, надрывая отказавшие связки:

– Кит! Кит, у меня отняли гребаный телефон, забрали ключи и ноут, и я не могу тебе написать! Ты слышишь меня, Кит?! Я люблю тебя!

Не могу перекричать шум дождя и не слышу его ответа, слезы отчаяния вперемешку с каплями мутной воды ползут по щекам, но Кит достает что-то из кармана, разворачивает, старательно разглаживает и водружает на голову.

Корона. Та самая дурацкая картонная корона из кафешки торгового центра.

Внезапно до меня доходит план Кита, и я, умирая от нетерпения, ожесточенно киваю.

Глава 28

Не сплю всю ночь – ворочаюсь, комкаю одеяло, сражаюсь с подушкой и скручиваю в узлы простыню. Тело немеет от ужаса и предчувствия скорой встречи с Китом. Я не знаю, что он придумал, и не уверена, что смогу безукоризненно исполнить свою часть плана, но превращаюсь в слух, едва за дверью раздаются приглушенные голоса.

Сегодня суббота: мама остается дома, а «папочка», судя по ее встревоженному тону, вознамерился куда-то свалить. Я не верю собственному счастью: неужели в кои-то веки мне повезет?

Выползаю на разведку – одергиваю футболку Кита и шаркаю к туалету, но Игорь, разодетый в коричневый камуфляж, выплывает из нежилой комнаты, гордо именуемой «кабинетом», и преграждает мне путь. Пытаюсь обойти досадное препятствие, но его широченная грудь перемещается в ту же сторону.

Резко поднимаю голову, «папочка» подмигивает мне и скалится, бряцая какой-то длинной штуковиной в черном брезентовом чехле, перетянутом ремнями.

– Доброе утро! Ну как, Янка, внушаю я страх?

Во мне вскипает злоба.

– Нет! – огрызаюсь тихо, и Игорь, ухмыльнувшись, освобождает дорогу.

Но тут же ловит меня за рукав, наклоняется и шипит в ухо:

– А вот это ты зря. – Он выпрямляется, вешает штуковину на плечо, хватает рюкзак и, грохая берцами по ламинату, орет в сторону кухни: – Анют, ну я пошел. Буду завтра. Люблю тебя!

Мама, отряхивая руки, в отчаянии устремляется к нему, а дальше разворачивается шоу с поцелуем с языками.

И я линяю из прихожей.

Старательно привожу себя в порядок: расчесываю всклокоченное гнездо на башке, протираю серое опухшее лицо тоником, даже наношу на губы прозрачный блеск. В ожидании скорого свидания сшибаю углы, роняю предметы, спотыкаюсь на ровном месте и произвожу неимоверный шум, и мама заглядывает в комнату.

– Яна, что происходит? Пойдем завтракать.

Замерев от неожиданности, пялюсь на нее, но она, оглядев меня от макушки до пят, скрывается в проеме.

Я не ждала послаблений в домашнем аресте, но Кит, кажется, поймал в поле зрения самолет и загадал желание за меня!

Еще раз смотрю в окно, но на детской площадке никого не вижу.

Мама, облаченная в свободный светлый свитер и джинсовые шорты, сидит за столиком на кухне. Она не любит излишних церемоний и всегда могла перекусить прямо из сковороды или кастрюли, но при новом муже больше не позволяет себе вольностей.

В тарелках не наблюдается деликатесов – в каждой остывает простая глазунья из двух яиц, украшенная зеленью и смайликом из кетчупа. Все сегодня настраивает на старый домашний лад, и глаза щиплет.

– Доброе утро, мам! – улыбаюсь, занимая стул напротив, водружаю локти на столешницу и беру вилку. – А куда это Игорь свалил?

– На охоту. – Она наливает сок в высокий стакан и ставит возле моей тарелки. – Он не в восторге от такого времяпрепровождения, но положение обязывает. Там будут эти его товарищи: судья, подполковник… Он и по работе часто пересекается с ними, так что сама понимаешь…

– А что за штуковину он с собой взял?.. – Я осекаюсь, потому что, кажется, знаю ответ. Еда становится поперек горла, страх сводит желудок и отзывается болью в висках.

– Ну это… Эм… Карабин? – Мама тушуется и убирает со лба выбившуюся прядь. – Я не особо разбираюсь. Это ружье. Он его в сейфе хранит специально для таких случаев.

Икаю, и вилка выпадает из дрожащих пальцев: