Просто бывшие (СИ) - Оболенская Ника

К этому моменту я пересчитала все чашки. Сорок штук. Немаленькая такая коллекция. И только я собралась переключиться на подсчет тарелок, как грянул гром.

— Лучше сразу мне скажи, если собралась снова с ним снюхаться!

Море волнуется «три».

Отпив из стакана воды, встаю из-за стола. Вот эта чашка, кажется, из Швеции… или Парижа? Нет, точно из Парижа. Уродливая горгулья скалится в глумливой улыбке. Никогда мне не нравилась.

Беру ее в руки… а потом со всего маху разбиваю об пол. Осколки разлетаются по наборному паркету.

Мама осекается на полуслове. Ее шокированный взгляд встречается с моим.

Что ж, внимания я добилась.

Пару ударов сердца мы молчим.

Перезрелые плоды обиды лопаются, пачкая липким гнилым соком всё вокруг. Токсины наполняют кровь, поражают клетки, с легкостью ломая все барьеры. Контроль летит к чертям, и слова льются из меня полноводным потоком.

— «Снюхаться» — это больше про собак, мам. Я не на столько сука. Хотя… Да, ты права, жизнь моя после развода очень сильно изменилась. Никто это заранее не планировал. Вот только вина на обоих, мам. Как ты понять-то этого не можешь? Мир вернулся, мы действительно работаем вместе… А еще мы вместе спим, мам! У собак это называется «случка». А еще, мне кажется, я лю… Нет, это лишнее. Не грузи этим голову. Но прямо сейчас я хочу быть с ним, а не рядом с тобой. — Перевожу взгляд с остолбеневшей матери на отца. — Пап, кролик выше всяких похвал. Но я наелась досыта!

В удушающей тишине с колотящимся бешено сердцем я выхожу из столовой. Меня больше здесь ничего не держит. Буся преданно смотрит в глаза, переминаясь с лапки на лапку. Глажу эту пушистую прелесть. Но вдруг вспоминаю и кричу из прихожей:

— И, кстати, прости за чашку, мам! Она явно лишняя… Сорок ведь четное число, а у меня в последнее время стойкое непринятие всего четного. Всё, ушла!

Тяжелая дверь отсекает ту мою жизнь от той, что я хочу построить.

Чип: «Где ты?»

Мой Мир: «У своих на даче. Соскучилась?»

Дико просто! Мне нужно ему рассказать, что я только что сделала. Руки трясутся от адреналина. Но я впервые в жизни не испытываю чувства вины. Нет, мне вдруг сделалось легко, будто камень с души сняли.

Мой Мир: «Приезжай».

Завожу двигатель и быстро отбиваю короткое: «Еду».

Глава 17. Лисичка-сестричка и Серый Волк

Юля

— Юлечка, приехала, дочка! — мама Таня прижимает меня к себе крепко, напитывая теплом.

— Привет, мам! — мои объятия ничуть не слабее. Я называю ее так совершенно естественно, не задумываясь о том, что по крови она мне абсолютно чужой человек.

Мама Мира всегда относилась ко мне как к родной.

«Ну если сын у меня балбес, я-то почему должна страдать и вычеркивать тебя из нашей жизни? Ты уже моя дочка».

Я до сих пор помню эти слова. Они согрели мое разбитое сердце. Потому что, потеряв Мира, я вдруг обрела самого преданного союзника в лице его мамы. Она не отказалась от меня, даже несмотря на то, что мы с Миром разошлись. Жаль, что моя мать этого не понимает.

Некстати вспоминается разбитая вдребезги чашка. Наша семья точно так же — никак не склеится в единое целое. И мне больно видеть нас со стороны, потому что есть семьи… как у Мира, когда друг за дружку горой, всегда готовы поддержать и не дать упасть.

От мамы Тани пахнет домом, уютом, а еще моими любимыми пирожками.

— Я как чувствовала, напекла с луком и яйцом побольше. Как ты их там называешь… Робин Гуды? Думала, с Миром тебе передам… Вы ведь теперь видитесь чаще, — свекровь заметно тушуется, проговаривая про нас с ее сыном. Я ее понимаю. Не раз и не два я приезжала к ней излить душу.

Ее поведение так разительно отличается от того, как меня встретила родная мать, что я начинаю шмыгать носом.

— Ну ты чего, дочь? Всё же хорошо…

Губы дрожат, в горле ком. Я пытаюсь его сглотнуть, не разреветься позорно… Но завидев Мира, направляющегося к нам, перестаю себя контролировать. Всхлипываю, смотря на самых дорогих мне людей через соленую пелену…

— Эй, Чип, ну ты чего? Да не ел я твои пирожки. Тебя ждал. — Мир перенимает эстафету у мамы Тани. Прижимает меня к груди. Слезы текут нескончаемым потом. — Юль, чего ревем?

Мир, нисколько не стесняясь, губами собирает соленую влагу с моих щек. Тихо шепчет мне на ухо, что накажет всех моих обидчиков… как только поест.

— Ой, там же с капустой сгорит! — И Татьяна Николаевна тактично сбегает, оставив нас одних.

Улыбаюсь сквозь слезы. Поверить в то, что у мамы Тани что-то может пригореть или убежать, так же сложно, как и в то, что Солнце заходит на востоке.

— Выплакала стресс? — Мир так и не разжимает кольца рук. Мне надежно и спокойно рядом с ним. Как же я могла так сильно на него злиться всего три недели назад?

Поднимаю взгляд на него, любуюсь чертами любимого лица. И останавливаюсь на губах. Такие грех не целовать.

Сегодня я та еще грешница, поэтому первая прижимаюсь к его рту. Мир позволяет мне быть ведущей ровно секунду, а потом его губы сминают мои в горячем поцелуе… и я уплываю.

Мы жарко целуемся, едва давая себе глоток воздуха. Легкие горят огнем, голову ведет от шального счастья. Это именно то, чего мне так хотелось сейчас. Забыться в объятиях любимого мужчины.

Я не знаю, кто из нас первым застонал, но Мир, судорожно вздохнув, прерывает эту сладкую пытку. Тянусь за его губами, но муж, чмокнув меня в нос, качает головой.

— Дай отдышаться, Чип. Иначе прямо здесь тебя трахну, никаких пирогов уже не надо будет.

Сердце еще стучит, как при спринте, а мозг уже начинает свою работу. Смущенно оглядываюсь. Мы стоим на подъездной дорожке к дому, и наш секс точно приведет соседей и родителей Мира в состояние, близкое к инфаркту.

Хмыкнув, тяну Мира за собой:

— Тогда давай не дадим им пропасть. Робин Гуды меня заждались.

17.1

Поздний обед в кругу Соболевых плавно переходит в тихий семейный ужин. Пользуясь теплой погодой, мы накрыли стол в беседке.

Снеди Татьяна Николаевна не пожалела, будто ждала не меня одну, а целую девчачью банду с детьми, кошками, собаками и фикусами в горшках.

В центре стола главенствует солидный медный самовар, ловя в начищенных до блеска боках лучи заходящего солнца. Мир сам растапливал этот раритет, подкладывая тоненькие щепочки в «кувшин», а я собрала листья вишни, смородины, мяты и мелиссы для чая.

Андрей Сергеевич, угостившись смородиновой настоечкой по рецепту жены, смотрит на нас с сыном с умиротворением. Он чем-то похож на моего отца. Наверное, своим отношением ко мне. Ни разу папа Мира не выказал мне неодобрения из-за развода, не прожег глазами пулями за то, что сбежала от его сына. Смешно говорить, но именно папа Андрей помогал мне с переездом, потому что моему «запретила помогать» мама.

Я вижу с какой любовью и заботой относятся друг к другу старшие Соболевы. Как сдувает пылинки с жены серьезный и вечно озадаченный работой судья. Как принимает она это проявление чувств. С достоинством, по-королевски мудро. Невооруженным глазом видно, как боготворит папа Андрей свою жену.

Вот только Татьяна Николаевна никогда не пыталась загнать мужа под каблук. Их семья другая. В ней не принято унижать близких или лезть в душу с ненужными наставлениями. Здесь царит гармония и взаимопонимание. А еще любовь. Ее так много, что я сама чувствую, как отогреваюсь после «показательной порки» и битья посуды дома.

Прижавшись к боку Мира, слушаю его рассказы про Москву, грея в ладонях блюдце с ароматным чаем.

Уверена, что его родители уже слышали это всё, и сейчас самые забавные истории повторяются ради меня. Я чувствую благодарность к людям, которые приняли меня в семью и остались ей.

Мир, отхлебнув прямо из моего блюдца, вдруг переплетает наши руки, а мое сердце трепещет от нежности. Она переполняет меня, когда я вижу, какими глазами смотрит на нас мама Таня. В ее взгляде столько тепла и материнской любви, что у меня подозрительно щиплет в носу, а глаза вот-вот заслезятся.