#В поисках янтарного счастья - Бартош Джейн
Я не могла понять, почему мы не можем съездить на денек в Польшу, ведь она была так близко! Вот соседка тетя Настя была в Польше, однажды она привезла нам растворимое сухое мороженое и разноцветные жвачки. Ничего вкуснее я не пробовала и потому целую неделю жевала одну жвачку, днем прилепляя ее обратно в фантик, а перед сном – на деревянный бортик кровати, чтобы утром снова пожевать. А мороженое мы готовили вместе с мамой и соседями, всем было интересно посмотреть, что же это такое заграничное нам привезли. Сухой порошок нужно было растворить в воде и закипятить, а потом остудить, залить в форму и заморозить. Как же я хотела в Польшу! Но мы не выезжали за границу, и, когда я ныла, что хочу импортных сладостей, папа любил повторять: «Зато ты стреляла из автомата».
Летом ночи над нашим домом были теплыми, темными и звездными. Ближе к осени небо будто бы опускалось ниже, превращаясь в купол, украшенный бриллиантовой россыпью звезд. По вечерам мы с мамой часто выходили во двор и подолгу смотрели ввысь. Мама говорила, что, если увидишь падающую звезду, нужно тотчас загадать желание, и оно непременно сбудется. А в августе звезды падали одна за другой, озаряя свой путь яркими вспышками.
В один из дней, наблюдая за небесными светилами, я увидела, как что-то летит в нашу сторону на высоте три-четыре метра над землей. Подумав, что это воробей или синица, я было успокоилась, но меня насторожили частые нервные взмахи маленьких крылышек и хаотичный кругообразный маршрут незваной гостьи. Через мгновение я уже верещала и неслась в сторону подъезда. Это была летучая мышь! В темноте я не могла как следует разглядеть ее, но мерзкая, будто улыбающаяся мордашка и ломаные линии крылышек не оставляли никаких сомнений.
Семейство летучих мышей поселилось на чердаке нашего дома и теперь каждый вечер, когда мы поздно возвращались с прогулки или выходили полюбоваться звездами, кружило над нами, всем своим враждебным видом приказывая: «Уходите, уходите, уходите!»
Осенью я пошла в первый класс. Я давно уже хотела в школу и никак не могла дождаться этого дня, с гордостью всем рассказывала, что иду в школу. Вы только представьте! Теперь я смогу узнать про космос и звездопад, про то, как зимуют лягушки и как правильно засушить гербарий! Школа находилась не на заставе, а в деревне по соседству, причем на другом ее конце. Первого сентября меня провожали родители, на мне была школьная форма – коричневое платьице чуть выше колен с длинными рукавами. На праздник мама выгладила мне белый фартук с рюшами, пришила нарядный белый воротничок и манжеты, завязала пушистые белые банты на хвосты. В тот день я была похожа на белку – волнистые волосы цвета спелой пшеницы были собраны в два высоких хвоста над ушами и напоминали беличьи кисточки. Праздничная линейка запомнилась мне толпой людей и нарядных детей и девочкой со звонком, которую нес на плечах какой-то высокий парень. Мне так хотелось быть на ее месте и звонить на весь двор!
Теперь я стала взрослой, и мне предстояло каждый день проходить одной по полтора километра пешком до школы и столько же обратно. Иногда мне невероятно везло: солдат на большом военном грузовике подвозил меня в школу. Я не могла самостоятельно забраться в кабину – ступенька была выше меня. Поэтому солдат распахивал дверь, подсаживал меня на ступеньку и лихо подталкивал, так что я резво вскакивала на сиденье, куда без труда помещалась и моя подружка Светка. Вообще-то она была гораздо старше меня, но мы дружили. Мы с ней были единственными девочками на заставе, поэтому мне не приходилось выбирать друзей.
Светка ходила в пятый класс и рассказывала, что ей приходится переходить из одного кабинета в другой, потому что уроки проводят разные учителя. Это был мой самый большой страх, связанный со школой: «А вдруг я так не смогу и не найду нужный кабинет?!» Поэтому, когда Светка рассказывала о своей учебе, я старалась запомнить подробности, чтобы потом мне было легче.
Наш класс находился на втором этаже, и из окон виднелись березы и поле. Мне нравилось любоваться этим пейзажем и мечтать, поэтому я выбрала себе место за последней партой у окна. Я была высокой, и мне разрешили сесть подальше, позволив детям с плохим зрением или низким ростом занять первые парты. Сидеть на уроках было очень интересно, особенно на музыке.
Однажды мы с одноклассником Лешкой так увлеклись игрой на равновесие, когда надо было отклониться на стуле и простоять на задних ножках как можно дольше, что одновременно с грохотом упали на своих стульях прямо назад, на пол. Мы всего лишь хотели проверить, как сильно можно отклониться на стульях. Вот смеху-то было. Но учительнице почему-то не было смешно, она написала красной ручкой в наших дневниках «Баловались на уроке!». Но это же было вовсе не баловство, скорее любопытство.
После занятий я не торопилась домой: наша учительница занималась с нами вышиванием. Осенними тоскливыми вечерами мы вышивали цветочные букеты на льняных салфетках, и, хотя я не была усидчива, мне нравилось смотреть на законченную работу, так что я старалась как могла.
Осень вспоминается сидением за партой и дождем за окном, а после уроков – тяжелый ранец на спину и долгая прогулка домой по мокрым листьям. Тогда дорога казалась мне очень длинной – выйдя со школьного двора и повернув налево, нужно было идти вдоль проезжей части сначала по полю, потом по тротуару мимо ресторана, булочной, магазина «Тысяча мелочей», странного дома, где дети жили без родителей. А дальше толпились деревенские дома с небольшими участками, украшенными цветочными клумбами. Моим самым любимым отрезком пути был небольшой сосновый бор, раскинувшийся на противоположной стороне. Чуть позже мама начала давать мне деньги, чтобы я могла купить что-нибудь перекусить, тогда я заглядывала в кондитерскую и покупала трубочки с вареной сгущенкой или пирожное «Грибок».
В конце ноября возле ресторана поставили деревянный киоск с надписью «Мороженое» и стали продавать там первые на моей памяти жевательные резинки. Как мы радовались, когда впервые попробовали Love is. Все девчонки в школе собирали вкладыши (они же фантики), и мы обменивались «повторками» (так мы называли фантики с повторяющимися картинками). У меня в письменном столе лежала ярко-красная коробка размером с книгу, доставшаяся мне от мамы и изначально служившая ей косметичкой, куда я складывала свои сокровища, такие как вкладыши.
Это было мое самое важное богатство после стопки с картинками от спичечных коробков с изображением животных. Я находила пустые коробки на улице или забирала у папы, бережно срезала крышку, на которой как раз и находилась цветная картинка, перевязывала найденные сокровища бечевкой и отправляла на хранение в ящик.
В часы непогоды или неважного настроения я открывала заветный ящик и рассматривала свои коллекции, радуясь каждой бумажке и картинке. Я перечитывала надписи на фантиках «Любовь это…» и размышляла, что же еще можно было бы собирать.
С появлением киоска жевательные резинки плотно вошли в нашу жизнь, но, даже несмотря на то, что теперь их легко было купить в нашей деревне, мы все равно жевали их несколько дней, а то и недель. Изрядно пожеванную резинку прилепляли в тайное место – например, под крышку стола, или на ножку кровати, или на стенку книжной полки, чтобы мама случайно не выкинула, когда будет протирать пыль. Спустя день резинку отлепляли и отправляли в рот. Какое же это было наслаждение – жевать резинку! И хотя она уже не имела такого сочного вкуса, как при первой пробе, но оставалась желанной для каждого ребенка. Мы не всегда могли позволить себе купить жевательную резинку, поэтому не спешили расстаться со старой.
Школу я полюбила с первого дня, в отличие от садика. И хотя времени на забавы с друзьями оставалось гораздо меньше, я приходила домой, бросала ранец и спешила во двор. Иногда я гуляла одна, но мне никогда не было скучно. В дождь я шла под навес, где хранились дрова, ровно сложенные бревна, а также накиданные горой пеньки, ожидавшие топора. Если очень постараться, можно было найти причудливо изогнувшиеся пни, напоминавшие старинные парты с прикрепленным к ним сиденьем. Тогда я играла в школу и представляла себя учительницей, а в другой раз – капитаном корабля на терпящем бедствие судне.
