Запретные отношения (СИ) - Кострова Валентина Викторовна
Чувствую Назара в себе, на себе, сплетаясь с ним так тесно, как возможно. Мы смотрим друг другу в глаза, не скрывая ничего, что творится внутри нас. Его глаза полыхают диким, необузданным огнем похоти. Этот огонь обжигает и заставляет тлеть под его руками. Когда начну гореть, никто и ничто уже не спасет.
Наблюдаю, как капелька пота стекает по смуглой коже. Она медленно скользит вдоль виска, по щеке, скатывается к подбородку. Я приподнимаюсь и слизываю ее кончиком языка, ощущая ее солоноватость. Жмурюсь от распирающего счастья внутри себя. Назар возносит меня на вершину блаженства. Я как тот самый авантюрист, который совершает восхождение на Эверест без подготовки. Дыхание сбивается, нет сил ни вздохнуть, ни выдохнуть.
— Мира? — в темных глазах сквозит беспокойство.
Назар зачесывает волосы мне назад, целует в висок и не двигается. И я не двигаюсь. Мне безумно хорошо вот так лежать на столе и постепенно воскрешать.
— Мне так хорошо! Пусть этот миг будет вечностью.
— Не говори чепухи, — Назар приподнимается, отстраняется немного, позволяя мне сесть. Проводит пальцем по моей нижней губы и присасывается, словно ранее целовал до остановки дыхания.
Мы целуемся тягуче, долго. Прерывает нас вибрация мобильного телефона. Напоминает противное жужжание. У меня сразу же портится настроение, потому что чаще всего после таких внезапных звонков Назар оставляет меня одну. Сегодня мне не хочется засыпать без него в большой двуспальной кровати. Я, прикусив исцелованную губу, наблюдаю, как он берет в руки мобильник, отвечает на звонок. Говорит тихо, что нужно обладать сверх способностью, чтобы услышать разговор. Судя по тому, как сдвигаются к переносице брови, разговор неприятный. Завершив его, оборачивается ко мне. Я понимаю без лишних слов, что уйдет. Так же понимаю, что однажды мне все это надоест. Но это будет потом, а не сегодня. Сейчас я спрыгиваю со стола и виляя бедрами, подхожу к вплотную к Назару, чтобы еще на полчаса его задержать.
Чем ближе концерт, тем интенсивнее репетиции, все меньше времени для сна, а о еде можно напрочь забыть, если кто-то между делом не вспоминал о перекусе.
Мы репетировали до измождения. Это тот самый момент, когда труппа становится единым организмом, живым, связанными друг с другом. Исчезали ссоры, забывались на время разногласия. А самое главное, что все роли главные. Нет кордебалета без примы, как примы без кордебалета. Балет — это театр, а театр без героев, даже второстепенных, уже не спектакль. Да, бывают моно выступления, но не сейчас.
Я участвую в массовке. Надеюсь, что уже к следующему концерту будут готовить ведущую партию.
— Я так нервничаю.
Вера, наша прима, звезда нашей группы, обмахивается веером. Выглядит изможденной, бледной. Вообще нездоровой. И это видят все, в том числе наш руководитель. Через пару дней, когда Вера падает в обморок прямо на сцене во время прогона репетиции, внутри труппы начинается волнение. Не нужно быть гадалкой, чтобы понимать дальнейшие действия руководства. Оно будет выбирать дублершу на место Веры в случае чего.
"Случай" в балете — это только смерть, потому что плохое самочувствие, нервы и неурядицы дома пустяковые причины не участвовать в концерте. Да никому и в голову не придёт добровольно отлынивать от репетиций. Мы ведь не в кружок балета по выходным дням ходим, а серьёзно занимаемся несколько лет двадцать часов в неделю шесть дней подряд. Четыре часа на поспать и один день выходной, чтобы выспаться.
Поразительно, как при такой загруженности некоторые умудряются строить личную жизнь. Я в том числе. Правда, сейчас встречи с Назаром похожи на кратковременный ураган. Мы встречаемся на пороге квартиры, отдаемся во власть чувств. Потом Назар уходит, я засыпаю без сновидений. Сейчас нам этих спонтанных, кратковременных встреч хватает. Я настолько устаю морально и физически с репетициями, что совершенно не думаю, куда Назар после меня, направляется.
— Так, ребятки, у нас объявление, — руководитель хлопает в ладоши, привлекая наше внимание, встает в центр зала. Сегодня у нас интенсивная разминка, прежде чем мы двинемся на пару часов на сцену.
— Вера в больнице. Клялась мамой, что к концерту придет в норму, но я не хочу полагаться на волю случая. Мне нужна дублёрша. Есть желающие? — руководитель внимательно всех рассматривает, встречаясь с ним глазами, многие опускают голову.
По идеи дублерша должна быть изначально. В каждом уважающем театре есть та, которая сразу же по необходимости заменит приму. Она всегда находится в тени, о ней зрители никогда не знают и могут не узнать, если не случится какой-то апокалипсис с ведущей балериной. Мало кто хочет быть всегда в тени и надеяться, что однажды выйдет на сцену. Лучше быть кордебалете. Пусть массовка, но ты на сцене, ты выступаешь.
— Пока спрашиваю добровольцев, если такой товарищ не объявится, буду принуждать, шантажировать, смотря кто попадет под раздачу.
Сомневаться в словах руководителя никому и в голову не приходит. Мы слишком долго с ним работаем, поэтому понимаем, когда он шутит, а когда шутка произнесена на полном серьезе.
— Я буду, — решительно пробираюсь из толпы к руководителю, чувствуя на себя удивленные взгляды коллег. Сам руководитель теряет на несколько секунд дар речи. Смотрит на меня недоверчиво, словно думает, что я пошутила. Неудачно пошутила.
— Ты уверена? — сомнение можно понять, поэтому я уверенно киваю. — Хорошо, но репетиции в кордебалете не пропускать.
Я с трудом понимаю на что подписалась, но если загрузить себя по максимум, измотать себя до предела, не будет времени кое о ком думать.
Утром перед генеральной репетицией нам сообщают, что Вера ночью попала по “скорой” в больницу. Прогнозы не утешительны: ее не выпишут ни сегодня, ни завтра. Вся труппа пребывает в шоке, так как одно дело репетировать со мной с мыслью о том, что я все равно не выйду на сцену, другое дело, когда нужно за короткое время собраться и перестроиться. Для меня это своего рода шанс на миллион. Если я выступлю успешно, лучше, чем могла выступить Вера, меня заметят и без вмешательства Назара. Точнее его матери.
— Мира, выше прыгай! Да, вот так! Умница! — похвала от руководителя лучший допинг выкладываться на все сто, а то и двести процентов.
Прогоны тех или иных сцен повторяются по несколько раз. Сбивается дыхание, пот льется градом, теряется чувствительности ног. Когда нам скупо аплодируют руководитель и его помощник, все обессиленно падают на сцену и неподвижно лежат несколько минут. Я закрываю глаза, как неожиданно из глубины зала раздаются одиночные аплодисменты. Заинтригованная, я приподнимаюсь на локтях и пытаюсь рассмотреть присутствующих в зале, но полумрак не позволяет разглядеть людей. Они сами подходят к сцене, у меня перехватывает дыхание. Это Назар и его мама, а девушка по правую руку скорей всего Дария.
— Отлично потрудились ребята, — хвалит нас мама Назара.
Все улыбаются, я заставляю себя улыбнуться и сесть. Украдкой поглядываю на Назара. Девушка собственнически держит его под руку, что-то ему тихо говорить, вынуждая его склонить голову в ее сторону.
Наша благодетельница уходит с руководителем из зала, труппа тоже начинает рассасываться. Я словно приклеенная к дощатому полу не могу двинуться с места. Смотрю на пару и пытаюсь смириться с тем, что на месте Дарии стою не я. Не я держу за руку Назара. Не я ему что-то говорю, вынуждая его быть ближе ко мне.
Вздрагиваю. Внезапно мои и его глаза встречаются. Он смотрит на меня немигающим темным взглядом. И, несмотря на то, что его губы улыбаются, я совершенно не вижу этой улыбки в его глазах.
— Мира? — ко мне неожиданно обращается невеста Дария, отпуская, наконец-то, его руку. Девушка подходит к ступенькам сбоку и поднимается на сцену.
— Меня зовут Дария, я в полном восторге от вашего танца, он заставляет не на шутку трепетать мое сердце, — Дария лучезарно улыбается, замирая напротив меня.
