Ирэне Као - За все грехи
В воздухе еще стоит запах краски и клея, несмотря на открытые окна. Линда делает глубокий вдох, проходит через центральный зал и оказывается в библиотеке. Она смотрит на секции стенных шкафов. При виде инструментов, разложенных на полу, у нее возникает инстинктивное желание что-нибудь сделать. Может, это поможет избавиться от яда, проникшего в кровь.
Линда кидает сумку в угол, наклоняется и поднимает рашпиль. Потом берет рейку, кладет ее на рабочий стол и начинает полировать – она столько раз видела, как это делал дядя. Она твердо сжимает рашпиль, энергично водит им по дереву, обтесывает, шлифует – на пол падают мелкие опилки, словно крошки. Линда вспотела, щеки покраснели. Она снимает рубашку, бросает ее на сумку и остается в майке и шортах. На лбу и на шее проступили капельки пота и стекают в ложбинку груди. Линда не чувствует усталости и продолжает шлифовать дерево, будто в трансе.
Она не видит, что за ее спиной стоит Томмазо и наблюдает за ней. Он сразу понял, что Линда женщина с характером, но не ожидал увидеть ее за таким занятием. Она с упорством делает мужскую работу, и, глядя на нее, он испытывает какое-то странное чувство. Внутренний инстинкт подсказывает, что нужно подойти и сжать ее в объятиях. Но едва почувствовав этот порыв, Томмазо тут же приказывает себе остыть.
Линда берет рейку и подходит к стенному шкафу. Она ложится на пол, чтобы было удобнее крепить деталь, и, словно механик, залегший под машину, пробует вставить ее в паз. Напрягается изо всех сил, помогая себе ногами, упираясь в пол, сосредоточенно щурится и сжимает зубы, но рейка никак не хочет входить.
– Вот черт, – произносит она с досадой, – надо бы пройтись по ней наждачкой.
«Иногда не хватает какого-то миллиметра, чтобы деталь вошла в паз», – размышляет она, замечая, что разговаривает сама с собой, как это часто бывает, когда она работает. Собираясь подняться, она чувствует, что в комнате кто-то есть.
– Я и не думал, что ты это умеешь, – признается Томмазо, когда Линда встает с пола и подозрительно смотрит на него. В его глазах – восхищение. Линда отряхивает шорты, она явно смущена, хоть и не хочет в этом признаться.
– Это меня дядя научил, – объясняет она, прерывисто дыша.
– Смотрю, ты вошла во вкус, – он улыбается глазами и подходит к ней.
– Знаешь, мне иногда нравится работать не только головой, но и руками.
– И мне.
Внутренний инстинкт подсказывает, что нужно подойти и сжать ее в объятиях. Но едва почувствовав этот порыв, Томмазо тут же приказывает себе остыть.
Их лица рядом, и они чувствуют дыхание друг друга. Томмазо ощущает тепло, исходящее от ее взмокшего тела. Линда смотрит ему в глаза. Она никогда не видела их так близко: они почти ее гипнотизируют. Томмазо проводит пальцами по ее волосам и стряхивает на пол запутавшиеся древесные стружки.
– Спасибо. – Она стирает пот со лба. – Я, наверное, ужасно выгляжу.
– Вовсе нет, – Томмазо отходит и нечаянно задевает ее руку.
По ее коже пробегают мурашки, а потом становится жарко. Она не понимает, что происходит. Электрический разряд от прикосновения Лорда Совершенство? Кто бы мог подумать.
Внезапно она слышит стук каблучков в прихожей. И голос, который не спутаешь ни с чьим другим, эхом раздается среди свежих оштукатуренных стен.
– Mon amour, ты где?
Томмазо поворачивается на голос, но не двигается с места.
– Надин тоже здесь? – спрашивает Линда.
Вид у него немного удрученный. А может, Линде это только показалось? Или ей просто хочется так думать.
– Да, мы проезжали мимо с друзьями и решили показать им виллу, – объясняет Томмазо.
С присущей ей безупречностью появляется Надин. Судя по цвету платья от Armani, у нее сдвиг на белом, думает Линда. Сама она – полная противоположность Надин, эдакая девочка-радуга, сбежавшая из дома на вечеринку.
– Здравствуй, Линда. Я и не знала, что ты здесь.
– Привет, – Линда натянуто улыбается. – Да я спонтанно приехала.
Надин бросает взгляд на Томмазо.
– У Франсуа и Жюли рейс через два часа. Нам пора.
– Конечно, – Томмазо направляется к двери.
Линда делает вид, что поправляет лежащую на столе рейку, но она смотрит в другую сторону. Она наблюдает за ними.
Ее образ отпечатывается у него в памяти, будто яркие трехмерные фотографии. Он видит очертания тела под одеждой, ощущает ее легкий цветочный аромат.
Надин и Томмазо стоят молча, не глядя друг на друга. Потом Надин бросает на него косой взгляд, который красноречивее всяких слов. Она подходит к Линде и кивает ей на прощание.
Ночью Томмазо не может заснуть и ворочается в постели. У него перед глазами стоит образ Линды: как она выходит из машины, идет к вилле, шлифует дерево, потом наклоняется, поворачивает голову и смотрит на него. Ее образ отпечатывается у него в памяти, будто яркие трехмерные фотографии. Он видит очертания тела под одеждой, ощущает ее легкий цветочный аромат.
Это плохо, очень-очень плохо для человека, которому просто необходимо заснуть, притом рядом с другой женщиной.
* * *Воскресным утром Линда отправляется на антикварный рынок Йезоло, один из самых известных в регионе. Обычно ей всегда удается найти там какую-нибудь интересную штуковину. Да и просто окунуться в атмосферу этой очаровательной деревушки на холмах.
Уже почти полдень, конец июня, жаркое солнце припекает крыши домов, прилепившихся к древней скале, а отражающийся свет образует прозрачную пленку вокруг стен. Линда прогуливается по мощеным улочкам исторического центра, между рядов мебели, старинных предметов интерьера, пергаментов, оригинальных украшений и их копий. Вдруг она замечает картину без рамы, выставленную на треноге рядом с лавочкой. Линда не может отвести от нее глаз, будто ею завладела мощная, неведомая сила.
Холст представляет собой квадрат размером примерно метр на метр, сюжет картины потрясает: семь муз невероятной красоты, обнаженные и закованные в цепи, предстали пред взором Миноса, строгого судьи Ада в «Божественной комедии» Данте. Под каждым изображением – изящная надпись на латыни: гордыня, гнев, тщеславие, алчность, зависть, чревоугодие, уныние.
– Какая красота, – говорит она сама себе вслух.
Она никогда не видела подобного изображения семи смертных грехов. Линда просто обязана купить эту картину и даже точно знает, куда ее повесить: в нишу в коридоре ночной зоны.
– Что, впечатляет? – слышит она за спиной голос хозяина лавки. – Холст, масло. Местный художник XVII века, – объясняет он с гордостью.
– Сколько вы за нее хотите? – спрашивает Линда.
