Джоанна Троллоп - Испанский любовник
Она включила свет. В один из уик-эндов они с Ники решили покрасить стены лестницы в терракотовый цвет, надеясь придать им теплоту, но добились лишь того, что теперь, когда поднимаешься по ступенькам, кажется, будто ты карабкаешься по какой-то длинной кишке. Лестница оставалась очень некрасивой, но Фрэнсис не стала ничего менять, только развесила плакаты с видами Сиены, Флоренции и очертаний башен Сан-Джиминьяно.
Наверху узенькая дверь открылась в неожиданно большую и светлую комнату, выходящую окнами на улицу. У Ники насчет этой комнаты постоянно роилось огромное количество идей, за которые она готова была энергично бороться, но Фрэнсис как будто не замечала их. Так же спокойна она была и в отношении соседней комнаты, которая служила ей спальней и выходила окнами в сад между домами. Фрэнсис выкрасила обе комнаты в цвет магнолии, обставила их самой необходимой мебелью и на этом остановилась. Если клиенты дарили ей какие-нибудь вещи, например привезенную из путешествий керамику, диванные подушки, лакированные шкатулки, растения в горшках, она вешала или ставила их куда попало, не заботясь об интерьере как едином целом. Так что обстановка в квартире была достаточно скучной. Когда Ники говорила ей об этом, Фрэнсис отвечала: „Да, такая же скучная, как и моя одежда. Дело в том, что меня это все не волнует. Почему тебя это должно волновать больше, чем меня?"
Она бросила чемодан на свою кровать, а почту – на кофейный столик в гостиной. Затем вернулась за коробками, отбросив картофелину ногой на улицу, и плечом закрыла за собой дверь. Коробку с едой она отнесла на крошечную кухню и аккуратно разложила все в холодильнике, испытывая чувство благодарности к Лиззи. Потом взяла сумку и почту, открыла вторую дверь, в гостиную, и спустилась по внутренней лестнице в офис.
Даже щелкнуть выключателем доставило ей удовольствие. Это было похоже на возвращение на сушу после нескольких дней, проведенных в крошечной лодке в открытом море. Ники, бесценная добросовестная Ники с ее длинными и густыми волосами, аккуратно собранными сзади, и талантом истинного управляющего, оставила все в полном порядке: аппаратура в чехлах, автоответчик включен, жалюзи опущены, кресла аккуратно пододвинуты к рабочим столам, цветы политы, корзины для мусора пусты. Фрэнсис поставила чемоданчик на рабочий стол и прочла отпечатанную Ники записку: „К 6.00 в сочельник никаких проблем, кроме того, что мистер и миссис Ньюбай спрашивают, в пешеходной ли зоне находится их гостиница в Равенне, так как они не переносят шума. Кроме того, мистер Причард спрашивает, почему его одиночный тур в Лукку в сентябре на двадцать фунтов дороже, чем в мае. Надеюсь, что в Севилье было шикарно! Увидимся в понедельник? Все равно я зайду. Может быть, до того как ты это прочитаешь. С любовью, Ники". Затем она прошлась по комнате, прикасаясь рукой к предметам. Это было одной из приятных сторон ее одинокой жизни – возможность наслаждаться тем, что ей нравилось, тем, что создано ею самой. И так вот уже четыре года, четыре размеренных, стабильных года, в течение которых ее бизнес уверенно расширялся. Принимая во внимание столь солидный срок, эта ошибка с Севильей не была такой уж ужасной.
Она открыла свою сумку и выложила на стол ее содержимое – бумаги и билеты. Затем начала рассортировывать все по кучкам: для бухгалтера, для мусорной корзины, для папки, которую Ники называла „Перспективы?". В последнюю надлежало отложить путеводители по Севилье. Бухгалтеру пойдут билеты на самолет и все счета, даже крошечные, размером не больше почтовой марки, полученные за чашку кофе, которые так и хотелось выбросить. Ну а в мусорное ведро – все, связанное с Гомесами Морено, включая визитную карточку Луиса, на которой были его телефоны и адреса в Севилье и Мадриде.
Фрэнсис взглянула на карточку. Это была обыкновенная деловая визитка, вручая которую, Луис сказал ей: „Я даю ее вам, потому что так положено поступать деловым людям. А уж вы можете выбросить ее в ближайшую урну".
Фрэнсис щелкнула по визитке ногтем большого пальца, присоединила ее к нескольким другим бумажкам и выбросила в корзину для мусора. Затем, ведомая каким-то ей самой непонятным импульсом, поразившим ее, словно вспышка, быстро нагнулась и выловила визитку обратно.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
МАЙ
ГЛАВА 7
Луис Гомес Морено ждал в аэропорту Малаги, одетый в обычную для Европы летнюю мужскую одежду, состоящую из хлопчатобумажных брюк, легкого пиджака из льняной ткани и начищенных мокасин. Он стоял в зале прибытия с атташе-кейсом между ногами и читал газетную статью о растущем недовольстве испанцев, живущих в Стране Басков. Испанец – советник мэрии одного из баскских городов – рассказывал, что поведение басков на заседаниях городского совета является ярким примером расизма, царившего и на заседаниях в муниципалитете. Они не соглашаются даже на синхронный перевод. Автор статьи писал, что баскский язык намного древнее латыни и ничего общего с испанским не имеет. Страна Басков – настоящий рай для сельского хозяйства, и вторжение в нее испанцев вызывает негодование местных жителей. „Это очень упорные люди", – добавлял советник мэрии.
Когда Луис был маленьким мальчиком, ему рассказали о том, как священный город басков, Герника, был разбомблен гитлеровским Легионом Кондора. Это ему украдкой поведал его молодой дядя, брат матери. Украдкой потому, что в то время генерал Франко был предметом всеобщего поклонения. А молодой дядя недоброжелательно говорил: „Твою мать, мою сестру, учили повиноваться сначала Франко, затем Богу, а потом – отцу".
Этот дядя внес в жизнь Луиса первый заряд повстанческого духа, новый взгляд на доминировавшую над ним мать как на человека, далеко не во всем безупречного. Когда Луису исполнилось двенадцать, дядя вместе со своими радикальными политическими идеями уехал в Америку. В семье говорили, что он уехал по собственному желанию, но однажды, в гневе, мать Луиса упрочила имевшиеся у него подозрения.
– Твой дядя Франсиско был изменником Испании! В детстве на Луиса вообще много кричали. Как и во всех послевоенных испанских домах, власть отца в семье была абсолютной, но даже он должен был считаться с матерью Луиса, ее силой воли. Она знала, какая роль отводится женщине в семье, но все время восставала против мужа, видимо, разделяя глубокую убежденность испанцев в том, что счастье приходит только через страдания. Она считала, что ее муки в конце концов будут вознаграждены. Так что Луис и его сестра Ана, вместо того чтобы наслаждаться размеренным и упорядоченным детством, что всегда сулил им Франко, жили в атмосфере вечных семейных споров. К четырнадцати годам Луис осмелился признаться себе в том, что не любит свою мать, а когда сам уже, став отцом, видел разлад с матерью своего маленького Хосе, пришел к выводу, что, скорее всего, не любит матерей вообще. Ему стало казаться, что материнство превращает женщин во властных, неуправляемых монстров. Его собственная мать кричала на него; теперь его жена, только став матерью, делала то же самое. Если мать Луиса хотела от него повиновения прежде всего в вопросах религии, то его жене хотелось от него уже большего, затрагивающего его свободу и чувство самоуважения. Однажды она сказала ему трагическим голосом:
