Мария Нуровская - Танго втроем
– А где остальные?
– У директора в кабинете, советуются, каким спектаклем заменить…
«Значит, это все-таки правда – она не будет играть Мадлену, – подумала я с горечью. – Ее сыграет кто-то другой…»
– Директор просит вас тоже прийти.
– Режиссер, – машинально поправила я.
– Но ведь он еще и директор. – Она смотрела на меня блестевшими глазами.
Отмена премьеры для нее, должно быть, стала ударом. Это огромное переживание для любого актера, а для меня… просто катастрофа… Если уж Эльжбета не пришла, значит… Но почему, почему?.. Неужели какое-то глупое интервью должно было разрушить то, что мы вместе строили, я и она. Недели тяжелейшего труда, усилий, и все это насмарку, потому что какому-то журнальчику захотелось пробиться на рынок. «Всегда все дело в деньгах», – подумала я с отвращением. Мне стало жутко обидно, что она так мало мне доверяла. Ведь Эльжбета должна была бы меня уже знать и понимать – я не могла ее сознательно очернить в глазах других, предать и продать этим писакам. Но были еще фотографии… а это фактически доказательство. Я в объятиях Зигмунда, и мы оба показываем зубы в улыбке, я в короткой юбчонке, присела на подлокотник кресла. И на первом плане – мои ноги. А в кресле конечно же Зигмунд. Кресло эпохи Людовика Филиппа, и тоже взятое напрокат, как и наша с Зигмундом одежда. Парочка подельников, переодетых в супружескую чету…
– Вы идете, пани Оля?
Я поднялась со стула, отложив журнал обложкой вниз, чтоб студентка не заметила нашего снимка, но девушка вдруг расплылась в улыбке:
– О, да это же тот журнал! Мы в театральном все прочитали ваше с профессором интервью. Потрясающе! Профессор так хорошо получился на фотографиях, он такой красивый… лучше всего вышли фото, где он в смокинге. Мы еще обсуждали, что он страшно похож на Шона Коннери… ну из этого фильма об агенте 007. Он там тоже в смокинге и с «бабочкой»…
Я прошла мимо нее и быстро двинулась по коридору – она не поспевала за мной. Когда я вошла в кабинет директора, все, как один, уставились на меня.
– Есть предложение, чтобы роль Мадлены сыграла… – Бжеский назвал фамилию актрисы. – Постараемся подготовиться к премьере в новом составе за неделю, репетиции два раза в день, семь раз в неделю…
– А если Эльжбета вернется? – спросила я.
– Незачем ей сюда возвращаться, – твердым голосом заявил Бжеский.
Выбежав из кабинета, я быстро переоделась в гримерной и покинула театр.
Решила ехать на Урсынов к Дареку – в тот момент это было единственное место, куда я могла пойти.
Увидев меня на пороге своей квартиры, Дарек перепугался:
– Ты не в театре? Ведь у вас сегодня премьера.
– Премьера не состоялась, – ответила я чужим голосом, – на спектакль не явилась одна актриса…
Войдя в прихожую, я зажалась в угол и, сползая по стенке, опустилась на пол:
– Она не пришла! Она, Мадлена…
Скрючившись, я сидела в углу и рыдала навзрыд. Дарек попытался вытянуть меня оттуда, но я отчаянно сопротивлялась.
– Успокойся, прошу тебя, – уговаривал он. – Разумный, взрослый человек не может вытворять такие глупости. А то, как ты себя сейчас ведешь, это по меньшей мере глупо.
– А ты всегда знаешь, как надо себя вести?
– Да, всегда.
– Значит, ты не человек.
– Ну, ясное дело, ведь я не актер.
Наконец ему удалось со мной справиться. Дарек на руках отнес меня в комнату и усадил в кресло. Ссутулившись, я сидела с подтянутыми к подбородку коленями.
– У тебя водка есть?
– Виски пойдет?
– Давай тащи виски.
Он принес мне стакан, наполненный до половины:
– Тебе со льдом?
– Нет, без.
– Захмелеешь.
– А я хочу напиться. Потому и хочу выпить, чтоб напиться до беспамятства. Знаю, что это глупо, но ничего не могу с собой поделать.
Дарек лишь криво усмехнулся.
– Ты будешь? – спросила я.
– Я не пью.
– Мне одной, что ли, пить?
Он пожал плечами:
– Выходит так.
– Могу поискать другой бар.
– Дело хозяйское.
Меня сильно задело, с какой легкостью он на это согласился.
– Раньше ты бы так не сказал. Когда-то ты меня любил.
– Это из какой-то новой пьесы, которую ты репетируешь? – спросил он с иронией.
– Нет, мой собственный текст… и, к большому сожалению, это правда. Я всегда думала, что если со мной случится что-то страшное, то… у меня есть ты… и я всегда могу к тебе прийти…
– А что такого страшного случилось? Отложили премьеру? Это и раньше случалось и еще не раз случится. Нельзя же делать из мухи слона и психовать на ровном месте…
Я подумала, не уйти ли мне на самом деле: это был уже не тот парень, с которым мы понимали друг друга с полуслова, который готов был трястись в поезде целую ночь, чтобы попасть на спектакль. Теперь от разных столичных театров его отделяла пешая прогулка минут в пятнадцать – двадцать, только он перестал в них ходить.
– Принеси всю бутылку, – попросила я.
– Ты действительно решила напиться?
– А ты не поверил?
– Но скажи, зачем тебе это надо?
– У меня есть серьезный повод.
Он выполнил мою просьбу. Я налила себе полный стакан и пила большими глотками.
– Так виски не пьют, – заговорил он, наблюдая за мной со своего места.
На втором стакане я почувствовала, что у меня закружилось в голове. Тело налилось свинцовой тяжестью, будто вот-вот я должна была впасть в летаргический сон.
– Интервью в глянцевом журнале… Может, ты читал?
– Да, меня привлекла обложка. Купил и прочел.
– Если ты купил, то она тоже…
– Не вижу связи…
– Все купили, и она… «…играть с другими актрисами…» – как это ловко сформулировано! Ударить так, чтоб следов не осталось… Убить и удалиться на цыпочках…
Дарек встал и, приблизившись ко мне, склонился над креслом. Выглядел он при этом очень комично – его долговязое, будто переломившееся в пояснице тело напоминало циркуль с отставленной «ножкой».
– Пришла цапля к журавлю, – хихикнула я. – Нет, кажется, пришел журавль к цапле… Как там, в той сказке?.. «Ушел обиженный журавль, ну, что ж, придется жить мне без жены…» Ты начало помнишь?
– Александра, – сказал он, беря мою руку в свою.
Я вырвала ладонь из его руки:
– Не надо обращаться ко мне так официально – «Александра», иначе начну обращаться к тебе «Дарьюш», а это глупо…
– Ты хочешь поговорить? – спросил он уже другим тоном.
– Да.
– Идем в другую комнату.
– Я хочу поговорить, а не трахаться.
Он решительно взял меня за плечи и вынудил встать с кресла, потом отвел в спальню и пихнул на кровать. В какой-то момент я перепугалась – что он собирается делать? Но он прикрыл меня пледом и присел рядышком:
– Говори.
– Стряслась беда, – произнесла я, вся дрожа, слезы опять готовы были политься ручьем.
