Абигайль Кейси - Принцесса с принципами
— Ты не шутишь?
— Мне не до шуток. — Принцесса почти совсем избавилась от комбинезона. — Раздевайся, Стью, и побыстрей!
— Честно сказать, я на подобное приглашение даже и не рассчитывал.
— Не ври. Я знаю, ты баню специально придумал, чтобы увидеть меня обнаженной… — Не договорив, Принцесса освободилась от последних одежд и шагнула к низкой двери, ведущей в знаменитую сибирскую баню. — Так что поторопись, пока я не передумала.
Студент обалдело и зачарованно проводил влюбленным взглядом изящную обнаженную фигуру.
В комбинезоне Принцесса смотрелась не так эффектно.
Дверь за смелой американкой захлопнулась, и егерь начал в ускоренном темпе скидывать с себя все, что мешает банному процессу.
Прежде чем открыть дверь, он почему-то трижды перекрестился.
Лайка рванулась за хозяином.
— Нет, Алиса, тебя туда никто не приглашал. — Егерь за шкирку вытащил собаку наружу из тамбура. — Сторожи!
Собака обиженно взвизгнула, но подчинилась.
Полностью оголившись, Студент рванул на себя заветную дверь, робко переступил через высокий порог и застыл возле бочки с холодной водой, в которой плавал деревянный резной ковш, выточенный им лично из кедровой плахи в такие же ненастные дни, как сегодняшний.
Студенту хотелось прямо сейчас признаться в любви к Принцессе.
Она совсем другая, совсем не похожа на тех женщин, из-за которых он спрятался от всего мира в сибирских снегах.
Это не грудастая старшая медсестра из реанимационного отделения, обожавшая после неизбежных визитов в морг березовые рощи и сосновые кущи.
И не всепонимающе улыбающаяся невеста будущего политического функционера.
И тем более не Алиса, у которой на прекрасные глаза наворачивались фальшивые слезы, прикрывавшие коварные планы.
Студенту очень хотелось прямо сейчас признаться в любви этой милой и искренней Принцессе.
Но заветные слова никак не хотели произноситься.
То ли потому, что ему не приходилось еще объясняться о столь высокой материи совершенно голым, то ли от инстинктивного страха не получить долгожданного ответа.
Студент вернулся к порогу и повторно — да посильней — захлопнул проконопаченную дверь, обитую снаружи войлоком, а изнутри — наборной рейкой.
Чтобы не оставлять будущему ядреному пару ни шанса просочиться на мороз.
Ни шанса…
6
Снежная купель
Он старался не пялиться на голую девушку, которая все еще стояла между бочкой, наполненной кипятком, и деревянным настилом, предназначенным для удобного лежания.
— Погоди-ка, сейчас сполоснем лучшее лежбище в мире.
Он дотянулся до ковша и сдвинул с бочки, в которой булькал кипяток, тяжелую плотную крышку из самого крепкого сибирского дерева — лиственницы, дерева, которое, в отличие от других представителей хвойных, на зиму сбрасывает пожелтевшие иглы, чтобы по весне сочно зазеленеть новенькими побегами.
— Отойди, пожалуйста, немного.
— О'кей.
— Только держись подальше от печки.
— О'кей.
Она шагнула в сторону застекленного, узкого, с диагональю три дюйма оконца.
Одной рукой прикрывая груди, покрывшиеся гусиной кожей.
Другой — рыжеватенький лобок.
Он взглянул мельком, отвел еще не распаленный взгляд и окатил кипятком выскобленные до полной гладкости доски.
— Не стесняйся, занимай лучшее место.
Она покорно и неторопливо присела на краешек деревянного настила, возвышающегося над полом.
В полумраке она казалась ему совсем не земной женщиной, а каким-то другим, гораздо более ранимым и хрупким созданием, упавшим то ли с облаков, то ли со звезд.
Он снова набрал полный ковш кипятка и вернул тяжелую крышку на место.
— Объявляется минутная готовность.
Голос его звучал торжественно и величаво, как при запуске космического межпланетного корабля.
Она, осваиваясь, прилегла на мокрый настил спиной к оконцу.
Он нацелил ковш на камни, светящиеся в полумраке багрянцем.
— Объявляется обратный отсчет.
Она плотно сжала колени, подтянув их к груди.
Так ее учили приземляться на парашюте, чтобы смягчить встречу с землей.
— Семь!
Едва заметный отблеск раскаленных камней ложился на ее замершее бедро.
— Шесть!
А свет от оконца — ровный, матовый, чуть-чуть усиленный снежным отблеском, ровно мерцал на ее девичьей шее, напряженной от необычности происходящего.
— Пять!
Она виновато улыбнулась и начала аккуратно менять положение.
— Четыре.
Теперь он видел только ее круто согнутую спину с едва угадываемым позвоночником и острыми лопатками.
— Три.
Лишнего веса в ней не было ни грамма.
— Два!
Нет, лучше обнаженной женщины нет ничего в этом мире.
— Поехали!
Он плеснул кипяток на камни и, подгоняемый волной перегретого сухого пара, ринулся к лежбищу.
Пар опередил его, лаская горячо и дерзко еще никем не целованные плечи, шею, торс, поясницу и тазобедренную классическую точеность скованно лежащей на деревянной лавке девушки.
Она вздрогнула, но осталась в той же напряженной и настороженной позе.
Он приблизился.
Она не шелохнулась.
Он присел и робко, чрезвычайно осторожно и нежно коснулся губами ее плеча.
Она подвинулась, освобождая место рядом с собой.
Он снова коснулся ее плеча тихим, аккуратным, бережным поцелуем.
— Не надо, — прошептала она. — Не надо.
Она замерла, боясь шелохнуться.
Он устроился рядом, почти вплотную к беззащитному, доверчивому, мелко дрожащему телу.
И ее, и его начал бить озноб.
То ли от пара, который ровным горячим слоем накрыл их.
То ли от неведомой обоим возможной близости.
Он ждал, но скованность и дрожь не покидали ни его, ни ее.
Он понял, что она просто робеет перед банной кондовой обстановкой, ведь это не бассейн, не душевая кабина, не джакузи и даже не финская цивилизованная сауна с электронными таймерами и умными термостатами.
Он понял, что ее смущает и тусклость освещения посредством единственного оконца, и замоченные в ушате березовые веники, напоминающие инструменты для мучительных пыток.
Он понял, что она элементарно заражает его своей неуверенностью и необоснованными страхами.
— Так! — сказал он, покидая ложе несостоявшейся любви. — Давай-ка я тебя тихонечко попарю.
— О'кей.
— Только ты расслабься.
— О'кей.
— Но для начала надо как следует прогреться.
Он плеснул два ковша подряд и вернулся к той, которая, крепко зажмурившись, успела принять всем телом нахлынувший жгучий пар.
