Лора Энтони - Вот это женщина!
Их глаза встретились. Что-то во взгляде Кигана заставило ее резко выдохнуть и произнести: — Пока я не встретила тебя.
— Ты не должна доверять и мне тоже, Рен. Это будет только разумно.
— Ты хочешь причинить мне вред, Киган Уинслоу?
— Ты ничего обо мне не знаешь.
— Так расскажи мне о себе.
Он отрицательно покачал головой.
— Почему?
— Тебе лучше не знать.
— Ты совершил что-то ужасное? — спросила она. Его признание должно было напугать ее, но почему-то не напугало. Честно говоря, его молчание только подогревало ее интерес. Рен заерзала на сиденье.
— Это темная и длинная история. Мне бы не хотелось ее ворошить. — Рен сжала губы.
— Будь по-твоему.
Она поднялась с кресла. Ее сердце билось часто и неровно. Рен подошла к столу и собрала тарелки. Она не могла бы четко определить обуревавшие ее чувства. Был ли это страх, опасение, искушение, желание?
Она не знала, как быть дальше, но была полна решимости сделать так, чтобы этот канун Рождества был удачным, что бы ни случилось.
— В моей семье была традиция разворачивать подарки в канун Рождества, — сказала она. — А в твоей?
— Мы всегда занимались этим утром, — ответил Киган.
Рен наклонилась, вынула из-под елки заботливо упакованные подарки и протянула Кигану два свертка.
— Это тебе.
— Не стоило так беспокоиться. — Рен пожала плечами.
— Но ведь завтра Рождество.
— Я… мне нечего тебе подарить, — сказал он.
— Есть.
— Что же это?
— Улыбнись.
Его губы дрогнули и чуть приподнялись в уголках.
— Мне нужна настоящая улыбка, — сказала Рен.
— Это не так просто.
— Я знаю.
Он попробовал снова. На этот раз улыбка зажглась в его глазах. Рен улыбнулась ему в ответ. Ее лицо словно озарилось теплым светом.
И его улыбка стала еще шире.
— Ну вот! Так намного лучше. А теперь разворачивай подарки.
Киган разорвал ленточку. Его темные волосы завивались и падали на воротник, почти скрывая страшный шрам. Рен подумала, что он самый красивый мужчина, которого она когда-либо видела. Особенно хорош он, когда улыбается.
Киган снял оберточную бумагу и раскрыл коробку. Он вынул бело-серый свитер, над которым Рен трудилась всю прошлую ночь.
— Красивый, — заметил он. — Но откуда? Ты же не ходила в магазин. Да ты и не знаешь моего размера…
Рен открыла пакет для вязания, и он увидел оставшиеся мотки белой и серой шерсти.
— Ты связала это сама? — Он поднял свитер и поднес к лицу, прижимаясь щекой к пушистой шерсти.
Рен кивнула.
Он моргнул и посмотрел в сторону.
— Спасибо.
— Второй подарок — шарф в тон свитеру, — сказала она, немного нервничая. — Я подумала, что тебе пригодятся теплые вещи, когда ты отправишься в путь. Мне бы очень не хотелось, чтобы ты снова заболел.
— Господи, Рен, я поверить не могу…
— Но разве не для этого придумано Рождество?
— Ты заслужила от меня подарок. Чего-то большего, чем улыбка. Но мне нечего дать.
— Ты не прав.
— Что ты хочешь сказать?
— Ты починил трубы. Это был замечательный подарок. Ты хоть представляешь, во сколько мне обошелся бы ремонт?
— Я должен тебе неизмеримо больше.
— Если ты и в самом деле так думаешь, то останься и помоги мне с работой на ферме.
В его взгляде мелькнуло что-то пугающее и темное.
— Не могу. Я очень хотел бы, но не могу.
— Что мне сказать тебе, чтобы ты передумал? Мне нужна твоя помощь, Киган. Очень нужна.
— Ты найдешь кого-нибудь еще.
Но ей не нужен был никто другой! Она хотела Кигана Уинслоу. Хотела до боли. Она не могла спать по ночам, потому что все ее мысли были только о нем. Она не могла есть, потому что в его присутствии желудок сжимался и горел. Ее колени слабели, когда он улыбался или дотрагивался до нее. Она плавилась, как ледышка рядом с раскаленным железом. Одна мысль о том, что Киган уйдет, оставляла в ее сердце огромную пустоту, которую ничем нельзя было заполнить. После того как она уже начала привыкать к его успокаивающему присутствию, было во сто крат тяжелее снова остаться одной. Вернуться к прежнему одинокому существованию.
Он стоял в проходе между кухней и гостиной, а над его головой покачивалась веточка омелы. Его высокая фигура, казалось, заполняла все пространство, Рен не видела ничего, кроме него. Вот он стоит перед ней: руки скрещены на груди. И в то же время он так далек и недостижим, как другая планета.
Поддавшись мимолетному порыву и не думая о том, что делает, Рен подошла и встала перед ним. Это был последний шанс почувствовать вкус его губ, и надо было быть идиоткой, чтобы упустить такую возможность.
Киган посмотрел на нее сверху вниз в недоумении. Он не знал, что они стоят под омелой. Рен подняла руки и положила ему на плечи.
— У меня есть для тебя кое-то еще, — сказала она. — Закрой глаза.
Он подчинился.
Руки Рен дрожали, но ей уже было все равно. Ей так давно хотелось это сделать. С тех пор, как он поймал ее при падении со стремянки. Приоткрыв губы, Рен поднялась на цыпочки и прижалась к его губам.
Сначала Киган не ответил на поцелуй.
Она обвила руками его шею, пробежала пальцами по волосам и нежно склонила его голову. Когда Рен уже начала чувствовать себя сумасшедшей самкой, которая вешается на шею мужчине, который ее вовсе не хочет, Киган застонал.
Его губы жадно и страстно впились в ее губы.
Рен захотелось остановить это мгновение, чтобы оно продолжалось бесконечно, потому что она, может, никогда в жизни больше не испытает чего-то столь же прекрасного.
Сильные руки Китай а властно прижали ее к себе.
И она встретила его словно давно потерянного любимого. Рен приоткрыла рот, и их поцелуй стал еще сладостнее. Несмотря на все сомнения, на все, что было в ней рационального, разумного, тело Рен требовало большего. Ей хотелось поймать этого мужчину и сделать его своим пленником навсегда.
И его язык сплетался с се, и оба они были уже где-то далеко от земли. Внутри Рен поднималось что-то новое, неизведанное. Горячее и сладкое. Звеняще-терпкое. Его поцелуй был сильнее всех ее фантазий.
Киган согнулся, когда она всем телом прижалась к нему, сама не зная, чего ей хочется.
— Рен… ох, маленькая моя, сладкая Рен… — выдохнул Киган, и его дыхание растворилось в се волосах.
Его руки гладили ее по спине, сначала легко и нежно, потом он стал все крепче прижимать ее к себе. Она откинула голову, позволяя его губам мягко скользить по ее шее. И вздрогнула, когда одной рукой он начал гладить ее грудь.
Это было так прекрасно — быть в мужских объятиях, чувствовать биение его сердца. Слышать, что оно бьется в такт ее собственному. Где-то на краешке сознания мелькнула мысль, что такое наслаждение ей может дать только Киган. Поцелуи Блейна были лживыми. А Киган был настоящий, и все происходящее между ними было чистосердечным.
