Дженнифер Блейк - Любовь и дым
Возмужав в начале пятидесятых, Космо проявил большой интерес к нефтяным разработкам и стал превращать болота, которыми так долго и бесполезно обладала компания, в черное золото.
Нефть заняла настолько важное место в доходах Космо, что тот даже представить себе не мог, что когда-нибудь этот живительный источник иссякнет. Только Риве удалось наконец убедить его в том, что золотое время нефти не вечно и что он сделал слишком большую ставку на этот бизнес, его безоглядные упования на нефть грозят большой опасностью. Упадок относительно нефти она предрекла самостоятельно, а вот то, что на новый уровень благосостояния их может вынести волна микропроцессоров, ей и самой казалось невероятным. Но подобные прогнозы делал Ноэль и упорствовал в них. К тому времени Космо окончательно перестал видеть и слышать своего единственного сына и считал, что не нуждается в его советах. Положительная роль, которую во всем этом сыграла Рива, заключалась в том, что она уговорила Космо позволить Ноэлю поехать во Францию и там начать дела с микропроцессорами, во-первых, и активно использовать азиатские связи молодого человека, что обещало многократно удешевить продукцию, во-вторых. По крайней мере, в этом она не развела отца с сыном, а, наоборот, соединила их. Это сработало.
Утро прошло незаметно. Риве казалось, что она только начала работать, но вот в дверь постучалась секретарь и, просунув голову в кабинет, сообщила, что ее лимузин ждет внизу и что время ехать в ресторан.
Рива закрыла папку с бумагами, над которыми сидела, и надела на ручку колпачок. Отложив то и другое в сторону, она достала из нижнего ящика стола из красного дерева сумочку с зеркальцем и проверила свой макияж. Затем стряхнула щеточкой бумажную пыль — непременную часть работы бюрократа — с юбки своего костюма кремового цвета и уже поднялась из-за стола, как вдруг дверь в ее кабинет открылась еще раз.
Это был Ноэль. Он вошел решительным шагом, впрочем, немного задержавшись при виде того, как она встает из-за стола, но затем плотно прикрыл за собой дверь и спросил:
— Собралась на обед с Галлантом?
— Ничего не поделаешь.
— Может, тебе нужно мужское сопровождение?
На секунду ее глаза раскрылись в крайнем изумлении. Если бы она не знала хорошо Ноэля, то могла бы подумать, что тот предлагает охранять ее на пути в ресторан. Впрочем, сама мысль об охране была глупой.
— Я же сказала, что это не будет иметь никакого отношения к корпорации.
— Это-то я понял.
— Но ты не веришь мне!
— Разве я это сказал? — звенящим от раздражения голосом удивился он. По крайней мере, ей показалось, что он был раздражен.
— Нет, ты этого, конечно, не говорил. Много говорить — вообще не в твоих правилах. Ты обычно предпочитаешь отмалчиваться, и мне потом остается только догадываться обо всем. Так вот, мне сейчас кажется, ты боишься, что я поставлю «Столет корпорейшн» в неудобное положение, слишком уж сойдясь с человеком, который, возможно, станет нашим губернатором. Ты боишься, что все это может привести к каким-то личным, «подстольным» соглашениям, которые осуждаются общественностью. Я заявляю: все это настолько далеко от истины, что дальше и быть не может!
— Думаешь, Галлант такого же мнения? Если говорить о «личных» соглашениях, то я не уверен. Мне почему-то кажется, что его интересы скрыты под покровами… одежды.
Вот уже много лет она не краснела. Но это произошло сейчас, и ей стало обидно. Она резко ответила:
— Поскольку мои интересы совсем другого рода, можешь так не беспокоиться!
— Беспокойства будет еще меньше, если превратить эту личную встречу в деловой обед с участием…
— Тебя настолько разбирает любопытство, что ты просто набиваешься к нам. Хочешь? Пойдем! — Она пошла на этот рассчитанный риск, потому что не оставалось иного выхода. Ей необходимо было встретиться с Эдисоном с глазу на глаз.
— Я безуспешно пытаюсь добиться того, чтобы ты была с ним настороже, только и всего.
— Не тревожься за меня. Я всегда настороже.
Его лицо напряглось.
— Да, это правда, — проговорил он глухо. — И как это я забыл?
Он прошел мимо ее стола и остановился перед огромным, во всю стену окном. Сунув одну руку в карман, он смотрел через стекло. Его взгляд медленно двигался от крыш домов и редких участков зелени французского квартала до дворов и изогнутой в виде полумесяца Миссисипи. Рива, тоже стоявшая недалеко от окна, увидела, как по воде медленно ползет контейнеровоз, груженный товарами для Африки, или Южной Америки, или еще какой-нибудь экзотической части света. С противоположной стороны шел небольшой экскурсионный кораблик, стилизованный под старину: он имел вид допотопного пароходика, с двумя красно-белыми трубами и задним гребным колесом. Оба судна сошлись на изгибе реки, слились в одно пятно и тут же стали удаляться один от другого, каждый в свою сторону. Рива подумала, что это могло быть удачной аллегорией на прошлое и настоящее.
За окном стоял солнечный и знойный день. Силуэт Ноэля четко вырисовывался на фоне солнцезащитного стекла. Его поза была расслабленной, плечи, поддерживавшие отлично пошитый костюм, — эти широкие, квадратные плечи спортсмена — были расправлены… И все же воздух в кабинете был сжат каким-то напряжением. Это беспокоило Риву, хотя и не было для нее новым ощущением. Напряжение всегда появлялось там, где вместе почему-либо оказывались она и Ноэль. Временами ей было интересно, а испытывает ли и он нечто похожее? Но он был всегда спокоен. Даже больше того. У него всегда такой холодный и отстраненный вид, что ее охватывало желание ударить его, толкнуть, напугать или сделать что-нибудь подобное, что могло бы сломать барьер, который многие годы был между ними.
Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, прежде чем сказала:
— Я обещаю тебе, что не наведу ни малейшей тени на корпорацию. Ты удовлетворен?
— Ты думаешь, меня только корпорация волнует? — не поворачиваясь, спросил он.
— Нет, конечно. Мне нужно было сказать сначала, что я не наведу ни малейшей тени на доброе имя Столетов.
Он как-то глухо засмеялся:
— Ах да! Фамилию не уронить!
— Твой отец придавал этому большое значение.
— Не сомневаюсь. Но я не мой отец и я никогда его не любил уж так…
— Это был замечательный человек.
— Можно мне этого и не говорить.
Разговор вплотную пододвинулся к боли недавней потери и к старой душевной ране. Рива демонстративно глянула на свои часики и твердо проговорила:
— Можно было. Мне надо идти, или я опоздаю.
Он быстро повернулся к ней лицом. В его темных глазах было какое-то странное, очень уж пристально-внимательное выражение.
