Ким Эдвардс - Дочь хранителя тайны
– Где Бри? – спросила она.
– Ищет тебя. – Дэвид скосил глаза в сторону столовой, и Нора, проследив за его взглядом, содрогнулась при виде разоренного стола и лент, валяющихся на полу. – Я пришел – тебя нет. Испугался, позвонил Бри. Она привезла Пола и пошла искать тебя.
– Я была в старом доме. И въехала в мусорный бак. – Нора приложила руку ко лбу и закрыла глаза.
– Ты пила. – Он сказал это очень спокойно.
– Вино предполагалось к праздничному ужину. Ты задержался.
– Там две пустые бутылки.
– Заходила Бри. Мы долго ждали.
Дэвид кивнул.
– Те ребята, которых мы спасали после аварии… они буквально пропитались пивом. Это страшно, Нора.
– Я не пьяная.
Зазвонил телефон, и Нора сняла трубку, немыслимо тяжелую. Голос Бри журчал быстро, как ручеек:
– Что случилось, сестричка?
– Все в порядке, – сказала Нора, изучая темные линии на своей ладони, в которых запеклась кровь. Она прижала к ним пальцы и отвела глаза.
– Идем, – нежно окликнул наблюдавший за ней Дэвид, когда она повесила трубку, и коснулся ее руки. – Идем со мной.
Они поднялись на второй этаж. Дэвид укладывал Пола, а Нора, присев на край ванны, осторожно сняла рваные чулки. Похоже, винные пары выветрились, и пошатнувшийся было мир снова обретал устойчивость. Моргая на ярком свету, Нора старалась последовательно восстановить в памяти события сегодняшнего вечера, пока в ванную не вошел Дэвид. Движением профессиональным и одновременно супружески нежным он убрал ей со лба волосы и начал промывать порез.
– Надеюсь, что твоему обидчику досталось больше.
Нора подумала, что он, вероятно, так же общается с пациентами у себя в кабинете: болтает ни о чем, добродушно подтрунивает, отвлекает внимание.
– Там никого не было. – Нора вспомнила мужчину с серебристыми волосами, заглядывающего к ней в машину. – Кошка выбежала, и я резко свернула. Но вот лобовое стекло… ой! – вскрикнула она, когда Дэвид залил рану йодом. – Больно!
– Сейчас пройдет. – Он на секунду опустил ладонь ей на плечо, а затем встал около ванны на колени и одной рукой приподнял ее ступню.
Нора смотрела, как он вынимает осколки. Спокойно, осторожно, сосредоточенно. Она знала – точно так же он обращался бы с любым другим пациентом.
– Ты такой добрый, – прошептала она, умирая от желания сократить расстояние между ними, – расстояние, которое сама же и создала.
Дэвид покачал головой.
– Добрый… – протянул он. – Зачем ты поехала туда, Нора? Почему не можешь оставить его в покое, наш старый дом?
– Потому что это уже навсегда, – не задумываясь, ответила она и сама удивилась тому, как уверенно и печально прозвучали ее слова. – Мы навсегда расстаемся с ней, Дэвид.
Он быстро отвел глаза, но прежде она увидела на его лице напряжение и спешно подавленный гнев.
– Казалось бы, я сделал все возможное. Чего ты еще хочешь, Нора? Я думал, в новом доме мы будем счастливы. Так и было бы – с кем угодно, кроме тебя.
От подобного тона ей стало страшно: так ведь недолго и потерять Дэвида. Пятка разболелась до невозможности, голова тоже. Нора вспомнила о том, что сегодня натворила, и зажмурилась. Ей совсем не хотелось навечно застрять в этом наэлектризованном мраке, рядом с холодным и недоступным Дэвидом.
– Ладно, – сказала она. – Завтра же позвоню агенту. Пора принять предложение.
Прошлое сразу покрылось корочкой льда, ломкой и хрупкой, Нора физически ощутила ее появление. Она знала, что лед будет расти, крепнуть, станет непрозрачным, непробиваемым. Ей стало жутко, но теперь она гораздо больше боялась того, что может произойти, если эта пока еще тонкая преграда исчезнет. Нет! Жизнь должна продолжаться. Пусть это будет ее подарок Дэвиду и Полу.
А Феба пусть останется в ее сердце.
Дэвид обернул ступню Норы полотенцем и сел на корточки.
– Знаешь, я, конечно, плохо себе представляю, как мы туда вернемся… – Теперь, когда она с ним согласилась, он заговорил мягче. – Но в принципе это возможно. Если ты действительно хочешь, давай продадим этот дом и переедем обратно.
– Нет, – покачала головой Нора, – теперь мы живем здесь.
– Но ты так тоскуешь. Прошу тебя, не грусти. Я ничего не забыл, я все помню. И нашу годовщину. И нашу дочь. Все.
– Ох, Дэвид! – спохватилась она. – У меня ведь для тебя подарок! Только я оставила его в машине.
Перед глазами встал фотоаппарат, с цифирками, рычажками и надписью белым курсивом на коробке: «Хранитель воспоминаний». Нора вдруг поняла, зачем она его купила. Чтобы Дэвид хранил воспоминания и никогда ни о чем не забывал.
– Ничего страшного. – Дэвид выпрямился. – Подожди меня здесь.
Он сбежал вниз, а Нора, еще немножко посидев на краю ванны, встала и, хромая, пошла по коридору.
Детскую устилал толстый синий ковер. На голубых стенах Нора сама нарисовала облака, повесила над кроваткой мобиль со звездочками. Под этими покачивающимися звездами, сбросив одеяло и раскинув ручки, спал ее сын. Она поцеловала его, укрыла, погладила мягкие волосы, дотронулась указательным пальцем до ладошки. Он уже такой большой – топает, даже что-то лепечет. Куда делись те ночи, когда Пол только и умел, что сосать ее грудь, а Дэвид наводнял дом нарциссами? Она вспомнила фотоаппарат, и пустой дом, и свою решимость запечатлеть прошлое во всех деталях, победить время.
– Нора? – Дэвид вошел в комнату и встал за ее спиной. – Закрой глаза.
Что-то холодное заскользило по ее коже. Она опустила глаза и увидела изумруды, длинную нить камней, скрепленных золотой струйкой цепочки. В пару к кольцу, сказал Дэвид. К глазам.
– Какая красота! – прошептала она, прикасаясь к нагретым его руками камням. – О, Дэвид…
– Его ладони легли ей на плечи, и на миг она снова услышала рокот воды на мельнице, и счастье окружило ее, как ночь. Не дыши, приказала она себе. Не двигайся. Но ничего нельзя остановить. Снаружи тихо шел дождь, во влажной земле лопались семена. Пол вздохнул, пошевелился во сне. Завтра он проснется, он будет расти и меняться. А они с Дэвидом будут жить день за днем, уходя все дальше и дальше от своей безвозвратно потерянной дочери.
Март 1965
Душ громко шумел, пар клубился, затуманивая зеркало, окно и бледную луну за ним. Каролина кружила по крошечной фиолетовой ванной, прижимая к себе Фебу. Малышка дышала коротко и прерывисто, крохотное сердечко билось часто-часто. «Поправляйся, моя куколка, – бормотала Каролина, перебирая ее мягкие темные волосы. – Поправляйся, девочка моя, выздоравливай». Устав, она застыла на месте, глядя на луну – световую кляксу, насаженную на ветви платана, и Феба сразу зашлась глубоким, грудным кашлем. Воздух с лаем, с резким хрипом вырывался из отекшего горла. Это был круп, классический случай. Каролина чувствовала, как болезненно напрягается тельце ребенка. Она поглаживала Фебу по спинке, маленькой, чуть больше ее собственной ладони. Когда приступ миновал, Каролина опять начала ходить, боясь уснуть прямо на ногах. За прошедшие месяцы она уже не раз, очнувшись, понимала, что спит стоя, а Феба чудом остается у нее на руках.
