Наследник для миллионера (СИ) - Старкова Рина

Уже девать некуда эти букеты!

Наша кухня превратилась в чёртов цветник. Выбрасываю хризантемы, и на их место ставлю новые розы.

Уже хочу уйти с кухни, но натыкаюсь на записку, ловко зацепленную между бутонами.

Это что-то новенькое! Раньше цветы были без записок…

Выхватываю белый конвертик и вскрываю его дрожащими пальцами. Я уже примерно представляю, что Волков мог написать. Чушь про вечную любовь, верность, теплоту и свет! Жизнь показала, что ничего вечного не бывает, и даже самые яркие чувства однажды угасают. Умирают от боли, обид и недосказанности.

Стёпа невыносим. У него отвратительный характер. И о чём я только думала, когда согласилась выйти за него замуж? Сквозь розовые очки на него смотрела и верила, что он изменится.

Что моя любовь его изменит.

Что наш сынок сделает его мягче и добрее.

А по итогу обожглась так, что живого места не осталось. Одни дымящиеся угли вместо души, а вместо сердца — пустыня.

На белой бумаге его неразборчивый почерк. Каждая буква до боли мне знакома. Эти неуклюжие "у" с закорючками вместо хвостиков, или "ш" с точкой сверху. Закрываю глаза и делаю глоток воздуха, наполненного ароматом свежих вкусных роз.

Моя дорогая жена!

Я без тебя не могу.

Прости меня, если сможешь.

Выдыхаю и сминаю в руках бумагу, отправляю записку в мусорку и возвращаюсь в комнату, где спит Максик. Достаю свою тетрадь и открываю чистую страницу. Ещё в середине января я поняла, что боль выливается в прекрасные стихотворные строки. С тех самых пор, как только сердце вновь начинает пылать в агонии, я сразу сажусь писать.

Моймир опустел, без тебя взлететь не получится,

Сердце сгорает в пожаре, но ты не поможешь мне.

С тобой друг по другу мы сильно успели соскучиться,

Или лишь я горю в этом адском огне?

Ночи бессонные мне заменяют дни,

Больше не снятся цветные сны и счастливые наши лица.

Там, где была любовь, острые иглы и слёзы одни.

Там, на краю земли, пришлось нам с тобой проститься.

Больше не нужно слов, они не помогут спасти мою душу,

Справлюсь сама, тебя я смогу позабыть,

Пусть только думают все, что жива я снаружи.

Пусть только кажется всем, что как прежде умею любить.

Перечитываю получившиеся строки и грустная улыбка играет на лице. По буквам растекается влажное пятно, чернила плывут, превращаясь в синие кляксы. И Максик в кроватке начинает кряхтеть.

В домашних хлопотах проходит полдня, я отвлекаюсь на ребёнка, который как-то резко научился ползать на четвереньках и хватать всё, что плохо лежит. Рядом с сыном я чувствую себя лучше, он — мой смысл двигаться дальше. Однако, за два месяца я не смогла найти работу с подходящим мне графиком, поэтому полностью живу на обеспечении отчима и мамы. Волков старался впихнуть мне деньги, но я не взяла. Все его финансовые переводы на мою карту я отсылала обратно, а после и вовсе заблокировала счёт.

У меня есть гордость. И последний разговор с мужем в новогоднюю ночь крепко меня зацепил.

— Ника, открывай! — Люда стучится в дверь и кричит на весь подъезд.

— Белкина! — поворачиваю ключ в замочной скважине.

Люда врывается в квартиру, на ходу скидывает куртку и обувь и пролетает в кухню.

— О, новые цветочки, — усмехается, усаживаясь за стол.

Смотрю на раскрасневшееся лицо подружки, и Максимку крепче к себе прижимаю.

— Я нашла для тебя работу, — выдыхает Люда.

— Люд, спасибо тебе конечно, но…

— Вероника, я открыла собственное кафе. Мне нужна живая музыка. Я хочу, чтобы ты выступала у меня! — тараторит Людка, и с трудом воспринимаю её слова.

— Собственное кафе? — недоумевающе вздергиваю брови.

— Деньги, которые нам с Артуром подарили на свадьбу, попали в мои руки после развода. И я решила найти им хорошее применение. Я тебе не говорила ни о чём, прости. Боялась, что не смогу. А теперь…

— Люда, — челюсть отвисает от восхищения.

Я считала свою подружку простушкой, потолок которой — работа официанткой. И я даже подумать не могла, что когда-нибудь она будет заниматься собственным бизнесом.

— Спасибо нужно сказать Медведеву и моему неудачному браку с ним. Если бы Артур не изменил мне, я бы продолжала верить в сказки и жить с приторным киселём в голове.

Я думала, что Люда повзрослела в отношениях с миллионером, а по факту для полной трансформации ей нужен был развод!

— Так что, Ника? Будешь петь в моём кафе? Завтра открытие! Я очень нервничаю, мне нужен не только твой потрясающий голос в зале, но и моральная поддержка!

— Да, конечно! — отзываюсь всё ещё шокированным голосом.

— Вот и славно, — Люда встаёт и, потрепав Максимку за розовую щёчку, направляется к выходу. — Мне ещё нужно раздать листовки. А завтра я жду тебя в "Горизонте" к пяти часам. Не подведи!

— Я приду.

— Тогда до завтра!

_35_

— Степан-

Секундная стрелка медленно плывёт по циферблату, огибает круг, отсчитывая ещё одну бесполезную минуту моего существования. Новая минута — новый глоток золотистого виски. И так до того момента, пока рассудок окончательно не откажет.

Это такая особая игра. Считать, сколько стопок окажется во мне на этот раз, и каждый раз сбиваться со счёта.

— Степан, — отец вырастает над душой, как каменное изваяние.

Смотрит насквозь, будто больше не видит во мне человека. Его суровые глаза полны разочарования и презрения.

— Что? — бросаю сухо, не отрывая взгляда от проклятой секундной стрелки, которая никак не доползёт до числа двенадцать.

— Ты бухаешь уже две недели без перерыва, — стальной голос обжигает холодным безразличием.

Повисает тишина. Стрелки противно тикают. Остаётся пара секунд.

Три.

Две.

Одна.

Холодная жидкость прокатывается по горлу, оставляя горькое послевкусие и жжение. Я наполняю стопку и вновь поднимаю взгляд на циферблат настенных часов. Всё начинается снова: длинная стрелка медленно перемещается, но в этот раз перед глазами плывёт. Совсем скоро мозг отключится.

— Степан, — повторяет отец с напором.

— Что? — усмехаюсь.

— На кого ты стал похож? — жужжит в ушах.

Перевожу потерянный взгляд на Волкова старшего. Ногти впиваются под кожу, на мгновение отрезвляя.

— На тебя, — зловещий шёпот сменяется раскатом смеха. — Я стал похож на тебя, папа.

— Ты, видимо, окончательно свихнулся! — перекрикивает мой смех. — Может, сдать тебя в наркушку, где лечили мать твоей жены?

Ядерным взрывом под кожей бушует злость, мощным рывком поднимаюсь с кресла, и бутылка с дорогим напитком, которую я по неосторожности задел, падает на пол. Стёкла разлетаются по полу, а виски впитывается в дорогой ковёр, оставляя мокрые разводы и капельки брызг.

— Чёрт, — закрываю глаза и теряю равновесие.

Уцепившись за край стола, всё же удаётся сесть обратно в мягкое кресло и избежать падения вслед за бутылкой.

— Клоун! Вот ты кто! — фыркает старик, но я уже не смотрю в его сторону.

Даже если бы захотел смотреть, всё равно не смог бы. Пьяный вдрызг! За эти два месяца самый долговременный период трезвости составил три дня, и, кажется, вместо красной привычной жидкости по моим венам течёт алкоголь.

Интересно, в алкоголиков именно так и превращаются?

Я проебал всё.

Свою любимую женщину с маленьким сыном. Свою корпорацию, где теперь вновь заправляет отец. И, нужно признать, весьма успешно.

— Ты собираешься просыпаться, сынок? Тебе нужно семью возвращать, а ты дальше бутылки ничего не видишь!

— Отвали! — заплетающийся язык мешает сказать слово чётко, но старик меня всё таки слышит.

Наградив меня нарочито громким вздохом, он разворачивается и покидает кабинет. А я, закрыв глаза, проваливаюсь в беспамятство.

Новый день начинается с жуткой мигрени. С огромным усилием воли дохожу до столовой, сажусь за пустой стол и потираю пальцами гудящие виски. Шум в ушах такой, словно я нахожусь в поезде.