Эмманюэль Роблес - Венеция зимой
— Ну что? — спросил Норо.
Парень, несомненно, подумал, что Норо обращается к нему, и уставился на следователя. Кадык заключенного резко заходил вверх-вниз, выдавая внезапное волнение. Может быть, с ним плохо обращались? Но ни внешний вид, ни поведение не выдавали в нем человека, чье сопротивление пытались сломить. И все-таки Ласснер слишком много знал о некоторых полицейских методах, чтобы полностью доверять Норо.
— Так что ты скажешь? — настаивал Норо.
— Они были в шлемах, — сказал Ласснер.
— Ладно.
Норо кивнул инспектору, тот вышел; парень устало и равнодушно ждал, что будет дальше, всем своим видом показывая, что зря теряет время. Инспектор вернулся. Он принес шлем мотоциклиста, почти точно такой же, как у убийцы на фотографии, и протянул его парню. Тот надел шлем на голову с тем же скучающим выражением лица, будто здесь разыгрывалась совершенно бессмысленная комедия. За плексигласом взгляд его оставался таким же унылым. Инспектор поднял воротник его свитера, чтобы спрятать нижнюю часть лица. Несколько секунд все четверо стояли, освещенные желтым светом, отражавшимся от шлема.
— Это ничего не дает, — сказал наконец Ласснер.
— В каком смысле?
— Ничего не могу сказать.
— Смотри внимательнее.
Он велел парню повернуться, поставил его в профиль.
Лицо парня осветилось, и сейчас Ласснер немного лучше смог разглядеть его глаза.
— Надо бы сравнить со снимками, — сказал Ласснер.
— Согласен.
Норо открыл папку, вытащил из нее несколько фотографий и подал их Ласснеру.
Обнаружить сходство было действительно очень трудно. Ласснер подумал, что, возможно, его мучают сомнения, потому что существует предрассудок, будто в лице или во взгляде убийцы обязательно должно быть что-то особенное, явно подтверждающее его виновность. А у этого парня было славное лицо, которое, наверное, нравилось девушкам. Не спрашивая разрешения, он снял шлем, положил его на стол и холодно смотрел на Ласснера, очевидно убежденный в том, что все последующее зависит от фоторепортера. Не поворачивая головы, Ласснер продолжал сравнивать лица на отснятых им фотографиях с лицом молодого человека.
Норо подошел к окну, курил и ждал.
— Ну как? — спросил он, когда Ласснер бросил фотографии на стол.
И, не ожидая ответа, подал инспектору знак увести подозреваемого.
— Ты вызвал меня, — сказал Ласснер, — чтобы я попытался определить, не он ли один из убийц. Могу ответить, что не знаю. Ничего примечательного я в нем не заметил.
— А жаль. Если уж говорить начистоту, то у этого мальчишки довольно расплывчатое алиби. Когда было совершено преступление, он еще не пришел на работу. Объясняет это тем, что опоздал на поезд. Живет в пригороде. Вместо того чтобы ждать следующего, который приходит через пятнадцать минут, он якобы добирался на попутке. И разумеется, нам теперь не найти эту машину, попавшую, по его словам, в пробку при въезде в город.
— И что ты собираешься с ним делать?
— Отпущу, конечно. Само собой, будем следить за ним. Он общается с интересующими нас субъектами.
Мадам Поли лежала в постели, она сильно простудилась. Старая Маддалена провела Элен в просторную спальню, убранство которой очень походило на оперные декорации: на возвышении стояла кровать под бархатным балдахином, ее окружала балюстрада, к которой вели три ступеньки. При помощи системы занавесей балдахин мог образовывать своеобразный альков. Наверху по обоим краям карниза с занавесями сидели два толстеньких кудрявых амурчика из розового дерева с лукам наготове. На картине в прямоугольной раме, висевшей у изголовья кровати, были изображены две обнаженные женщины в сладострастных позах. И наконец, над картиной двуглавый орел держал в когтях широкую ленту с каким-то девизом, написанным по-немецки золотыми буквами. Вид спальни мадам Поли вызвал у Элен удивление, но она попыталась его скрыть. Голова больной утопала в огромной подушке, верхние углы которой торчали наподобие рогов.
Хотя мадам Поли чувствовала себя неважно, она благосклонно приняла Элен, только сказала, что боится ее заразить.
— Для вас, — добавила она, — это, так сказать, профессиональный риск. К тому же вы молоды! Грипп вам не страшен. А я от него просто подыхаю.
Сначала Элен решила прочитать ей рассказ Мопассана, в котором говорилось о ссоре между супругами. Это неожиданно вывело мадам Поли из оцепенения. Сверкая глазами, она проклинала мужчин и их отношение к женщине как к рабыне. Тридцать процентов женщин, судя по последним статистическим данным, подвергалось побоям в странах Западной Европы, то есть в странах христианской цивилизации! «Христианская цивилизация, мадемуазель Морель, стоит ли о ней говорить!»
Ее толстое тело беспокойно металось под одеялами.
— Ах, пресвятая Мария! Современный Иосиф просто надавал бы вам оплеух и украсил бы вас синяками. Вы представляете пречистую деву с синяком под глазом!
Она восхищалась Мопассаном и попросила Элен прочитать еще один рассказ из того же сборника.
Мысли об Андре и его письме почти всю ночь не давали Элен спать, и в какой-то момент она от усталости стала читать без выражения. Мадам Поли повернула голову и посмотрела на нее своим пристальным взглядом ящерицы.
— Послушайте, мадемуазель, вы читаете монотонно!
— Простите…
— Мне все ясно: вы читаете одно, а думаете о другом.
— Нет же, мадам.
— Или же вы не выспались.
— Честно говоря, спала я мало…
— Так вы, наверное, не скучаете по ночам. Мне кажется, вы хотите наверстать упущенное время!
— Мадам…
— Вы бы посоветовали своему жеребцу оставлять вам немного сил для дневных дел! И все же я вам завидую… Продолжайте. Посмотрим, что будет дальше.
У Хёльтерхофа царила совсем иная атмосфера — спертая, удушливая. Кто-то крадучись ходил по коридорам. Старик только что оправился после гриппа, и его сестра ухаживала за ним. Она была недовольна тем, что он не отменил урок.
— Это неразумно, — сказала она.
— Может быть, и неразумно, — возразил Хёльтерхоф, — зато, во а всяком случае, очень приятно.
И повел Элен к себе в кабинет.
Он был проницательнее мадам Поли и угадал, что Элен старается скрыть грустное настроение. В последнее время старик подметил у нее какое-то новое кокетство, которое ей шло. Сегодня, однако, по его мнению, она несколько утратила прежний блеск. Конечно, Элен в своей белоснежной блузке была все такая же ухоженная, так же тщательно одета, аккуратно причесана и все-таки напоминала растение, лишенное воды.
