Владимир Витвицкий - Двадцать пять дней на планете обезьянн
Шимпанзун посмотрела на Примата — и шагнула к краю. Рыбаки расположились на направляющих, и чтобы туда спуститься, нужно вспомнить о ловкости.
— Если свалишься в воду, спасать тебя не буду, — на всякий случай проинформировал Примат.
— Будешь, — не поверила она и спрыгнула — рыбак подстраховал.
Забросив длинную леску, а предварительно она подсмотрела, как это делается, и получилось это вполне удачно, она снова поглядела на Примата, на этот раз победно, а на хозяина удочки с вопросом.
— А что дальше? — спросила его она.
— Ждать, барышня, — опять усмехнулся плащ, — если повезет, клюнет.
Примат облокотился на поручни, посматривая на грациозно вцепившуюся в удочку обезьянну, приготовившуюся ждать, и на рыбака — тот взял второй спиннинг и подобрал немного лески. А под ногами Шимпанзун глубокие метры пустоты и холодные объемы неспокойной воды, и где-то в них такая же холодная рыба скользит между лесок и крючков, и рыбе этой абсолютно наплевать на нетерпеливую обезьянну. Но этой рыбе невдомек, что замаскированному в серое ангелу подвластны не только мыслящие существа, но и безмозглые рыбы. Ей не повезло — целых два месяца ангела не было в Северообезьяннске, и вот сегодня он появился снова, с удочкой и наживкой. Он удачливый рыбак и не приемлет суеты — зачем ему спешить? Он точно знает направления и время рыбьих миграций и хорошо разбирается в мыслях и привычках обезьянн. Этого-то и не знает самонадеянная рыба, впрочем так же, как и Примат, и Шимпанзун. А еще ангел знает о белом самолете.
— Что это?!
Леска дернулась, а Шимпанзун еще крепче вцепилась в удочку.
— Повезло, — спокойно, сверху произнес Примат.
— А что теперь делать? — попыталась рассмешить рыбаков своим вопросом напуганная силой невидимой рыбы обезьянна.
— Вытаскивай! — громко подсказал не лишенный азарта ангел. — И не надо так волноваться. Крути катушку, вот за эту ручку, и все. Спокойнее, вот так.
Он помог ей вытащить рыбу, вероятно опасаясь, что симпатичная, но взволнованная удачей обезьянна выронит удочку в море. Рыба шлепнулась к ногам, размером вызывая зависть у соседей рыбаков и тревожа их мысли: "Везет же новичкам… и дурам!" Это просто рыбацкая зависть, а серый освободил ее от удочки.
— А что теперь? — снова обратилась к нему со смешным воззванием Шимпанзун, в страхе рассматривая судорожно хватающую воздух рыбу.
— Теперь нужно снять ее с крючка, — все так же спокойно, наверное потому, что забрал у нее удочку, подсказал скрытый в плаще ангел.
— Дерзай, — отстраненно согласился с ним Примат.
Дерзать, но как? Она уставилась на злосчастную рыбу, а когда попыталась взять ее, то не смогла удержаться от визга — рыба вдруг изогнула свое холодное и мягкое тело.
— Она живая! — сообщила она об этом, как о чем-то невероятном, но больше Примату, чем рыбаку.
— Конечно, живая, — согласился с ней добрый рыбак, камуфляжный ангел. А так как он неплохо разбирается в поведении обезьянн, то знает, что как бы не визжала и не вздрагивала даже самая длинноногая из них, она все равно не свалится в воду. А вот удочку уронить может, и он предусмотрительно забрал ее. — Была бы дохлой, — это он о рыбе, — плавала бы кверху пузом.
Ему смешно.
— Примат, помоги! Я не могу справиться.
Обезьяннский инстинкт подсказал ей ненадолго притвориться слабой, чтобы включить нужный инстинкт у противоположного пола.
— Я не могу. Она попалась на твой крючок, борись с ней сама.
И ему тоже смешно.
Шимпанзун попыталась еще раз — рыба дернулась опять. Снова взвизгнула обезьянна, вызывая у держателей удочек снисходительные улыбки и предположение интересного секса, а у детей просто смех.
— Нет, мы, наверное, пойдем, — извинилась она перед рыбаком, — спасибо.
— А рыба? — возмутился ее поведением насмешливый рыбак, при этом ангельская, там, внутри, душа. — Подожди, я помогу.
Душа, она у него действительно ангельская. Он быстро снял рыбу с крючка и положил ее в пакет, по случаю или по плану оказавшийся под рукой, или под крылом, и протянул его Шимпанзун, уже шагнувшей к Примату, уже начавшей бегство.
— Спасибо, не надо, мы лучше пойдем, — она сделала еще один осторожный шаг, между причалом и водой, на пути от ангела к обезьянну.
— Бери, бери, уху сваришь, — засмеялся серокрылый, — на двоих.
Ей пришлось взять, и мучиться, чувствуя еще живую рыбу в пакете. Но потом она отдала его Примату — пусть помучается он.
— Я чувствую себя убийцей, — серьезно призналась она.
Воспитанная на магазинной заморозке, она и в самом деле переживает рыбью смерть. Так случается с обитателями многоэтажек, хотя рыбный шницель без перебоев вызывает у них аппетит, а филе из морозилки не дает отторжения. Но в пакете мягкое живое, оно перестало дергаться и задохнулось — ах как жалко, но ничего не поделаешь.
— Интересно, а кем ты будешь себя чувствовать, когда станешь ее потрошить? — поинтересовался Примат, неся в одной руке пакет, а в другой Шимпанзун.
— Домохозяйкой, — вздохнула она, — не впервой.
"Кочуматор! — законно аскнет чавкой продвинутый читатель, — почто так бейцы крутишь? Ангелы, рыбы, обезьянны — уж не приглючилось мине?"
О, читатель — ты не врубился в дзен. Ведь это крайний север, а это значит — или оклад в полтора уха, или шапка в полтора оклада, и ничего с этим не поделать и нужно учиться по-обезьяннски кочумать. И если ты помнишь, о, читатель, от Северообезьяннска до границы с Гевронией не так уж далеко и, следовательно, Геврония тоже северная страна. А на одном из ее аэродромов, сечешь, читатель, стоит белый самолет с гевронскими крестами на хвосте. Это грузовой самолет, и в его открытый люк одетые в аэродромовскую униформу гевронские обезьянны грузят большие белые коробки. И если ты, полумоторное читало, разбирался бы в международной символике обезьянн, то догадался бы, что в коробках медикаменты, лекарства. Как раз об этом самолете знал не чуждый азарта ангел, а когда самолет взлетит и приземлится, то о нем сначала узнает Примат, а затем и Шимпанзун.
Но это будет завтра. Так что давай, земеля, не зевай, скорей отстреливай козявку, утрись приштебнутым манжетом, хватай кайло и врубайся в прану. Короче: успехов, землянин-землячок!
* * *— Что за всхлипы? — грозно спросил Примат. Он уже поставил чайник на плиту.
— Умерла рыбка, задохнулась, — еще раз вздохнула Шимпанзун, закрывая дверцу холодильника. Она поместила туда рыбу, представив себя в роли работницы холодного и тусклого морга. — Не донесли.
— Обезьяннской сентиментальности границы не известны, — усмехнулся Примат, прислонившись к холодильнику. — Может, похороним?
