Лиза Фитц - И обретешь крылья...
Впрочем, я никогда не была полностью довольна ни людьми, ни своими собственными успехами — меня всегда обуревали жажда славы, поиск успеха, стремление к совершенствованию. Я предъявляла слишком высокие требования и к себе, и к окружающим меня людям.
«Будь умереннее! — звучало во мне. — Не заносись!»
Терапевт, доктор Эберт, знавший Симона уже лет десять и бывший в курсе наших с ним отношений, сказал:
— Симон очень добр, он сама любовь. Но он всего лишь большой мальчишка, Лена. Ему нужна твердая рука. У вас все получится, если ты будешь его вести.
Ничего из этого не получится, потому что, когда женщина видит в своем мужчине принца на белом коне, она не может его вести. Да и, кроме всего прочего, Симон очень редко позволял вести себя. Он всегда был слишком строптив, даже в те моменты, когда, свернувшись, как большой кот, лежал у меня на коленях. Он оставался, как и кот, своенравным. Такое поведение спровоцировал его отец — всей силой своего авторитета и телесными наказаниями. Всякое действие вызывает противодействие.
Он отрастил себе невероятно толстую шкуру, защищавшую его от ударов, нападений и оскорблений. По сравнению с ним я была голой, у меня не было такой защиты. И, вследствие своей влюбленности, я чувствовала дополнительную неуверенность.
Симон не оставлял в покое идею нашего совместного будущего. Он начал строить планы и выдвигать проекты.
— Знаешь что? Я сделаю из твоего поместья конфетку, вот увидишь. Это будет здорово. Я продам свое дело и весь буду в твоем распоряжении. Это же просто сказка — быть крестьянином, разъезжать на тракторе по своему собственному владению, быть все время на свежем воздухе, слышать птиц, чувствовать ветер и подставлять тело солнцу.
Это был «природный» человек. Когда начиналась гроза, он полуголый, в одних штанах, выбегал на улицу и кричал:
— Лена, иди сюда, взгляни на это! Это же просто какое-то безумие — цвет неба и воздух — ах, как хорошо!
Он запрокидывал голову и глубоко вдыхал свежий воздух. Ах Симон, никогда не забыть мне твой взгляд, когда, стоя на улице, ты наслаждался игрой природы, ты, сам бывший частью природы, бог лугов и лесов, сам как будто вышедший из них.
Симон любил запахи. У него был необычайно острый нюх, и когда он не мог определить что-нибудь рационально, то просто нюхал это и сразу знал, нравится оно ему или нет. Он любил необычные цвета, и взгляд, брошенный на как-то по-особенному освещенное небо, вызывал у него восхищенный возглас. Очень часто я сидела вместе с ним на скамье перед теплицей, и мы слушали кваканье лягушек или наблюдали за дикими зверями, забредшими в сад из леса.
У него было свое любимое место у водопада в пойме реки. Он мог часами сидеть там, глядя на воду и слетающую с нее пену. А когда он первый раз взял меня с собой, чтобы показать «свое место», он выскочил из машины и, срывая на ходу одежду, вбежал в воду и стоял под ее струями, огромный, загорелый, блестящий, вода стекала по его сильным, широким плечам, а он смеялся как Пан, преследовавший нимфу, которая, чтобы избежать его домогательств, превратилась в тростник.
В отличие от той, я не хотела избегать его. Я вошла к нему в воду, обнаженная, прижалась к его телу, чувствуя, как нарастает его возбуждение, как он прижимает меня к скале, одной рукой опираясь о камень, а другой обнимая меня, чтобы я не упала, как он скользит внутрь меня, словно сама жизнь, отчего по моему телу проходит горячая волна — от бедер наверх, в голову, и оттуда назад, к животу.
— Пока ваша история звучит исключительно прелестно.
Я выставила на стол вазочку с кексом, над которой Торак самозабвенно трудился во время моего рассказа.
— А вы отдаете себе отчет в том, что далеко не всякой женщине выпадает счастье встретить такого жеребца, с которым бы все ее эротические мечтания и устремления воплотились в жизнь?
— Да, я знаю. Это было как сон… По крайней мере, упоение чувством, так как упиваться его речами особенно не приходилось…
Торак поднял указательный палец вверх.
— Не забывайте о том, что называют «языком тела»! Ведь эту «речь» вы искали с тех пор, как себя помните. Уже то, что вы заполучили своего первого фавна сразу после окончания школы — уже это удивительно и невероятно. По крайней мере, для вашей местности. А вместе с ним вы получили и некоторый душевный разлад, не так ли? И заметьте еще, что мужчины, которые как щит несут перед собой правильную речь и глубокие мысли, редко бывают чувственны. Мужской член и мозг — плохие супруги и уживаются друг с другом только в редких случаях. Простите, пожалуйста, мне, возможно, следует приличнее выражаться?
Мне импонировала манера Торака называть вещи своими именами. Я не люблю людей, стесняющихся это делать и потому вынужденных вообще избегать некоторых вопросов.
— Нет. Я ведь и сама этого не делаю…
— И я наслаждаюсь этим, сударыня! Я хотел сказать, что знойная душная тяжесть тела — это совершенно иная энергия, чем воздушные по своей природе слова и мысли; тело — совершенно иной медиум, чем мысль. И здесь же хочу заметить: где, как не в голове, заложена сама эта проблема чувственного удовольствия?
Торак с довольным видом откинулся на софу, положил ногу на ногу и глядел на меня с ожидающим видом. При этом он выглядел очень комично из-за своих коротких ног, едва достающих до пола. Его вид меня очень забавлял.
— Знаете, я бы охотно чего-нибудь перекусил, если это вас не затруднит. Только самую малость, пожалуйста. Особенно не хлопочите.
Я сходила на кухню и приготовила ему пару бутербродов с сыром.
— О, это так любезно, большое спасибо. Итак, в чем же кроется проблема? Рассказывайте дальше!
Он кивнул головой.
— Эээ… что еще меня интересует: как удавалось вам в этом любовном угаре заниматься творчеством, играть на сцене, давать интервью, быть у всех на виду?..
«МАМОНА ДЛЯ МАМЫ»Все это время я работала над текстами для своей новой сольной программы, доводила их до кондиции. Большую часть из них я сделала до того, как Симон вошел в мою жизнь, еще под влиянием Янни. Во всяком случае, название уже было найдено: «Мамона для мамы».
Разумеется, под этим названием не имелись в виду алчность, карьеризм или охота женщин за богатыми женихами. Я хотела без прикрас показать прошедшее десятилетие, которое так великолепно началось энергичным, свежим увлечением «зелеными» и окончилось гигантским рецидивом потребительства и жажды наживы, затмившим все то, что когда-то пытались сдержать и пресечь сегодняшние шестидесятилетние, — таким образом, я хотела нанести удар по теперешней развращенности людей и своей собственной тоже:
