Эдна Ли - В паутине дней
Наклонившись, он подобрал камень и зашвырнул его в поле.
– Муж-южанин – это тиран, – обыденным голосом произнес он. – Ему надо принадлежать целиком и полностью. Он никогда не позволит жене иметь мнение, отличное от его собственного. Неудивительно, что жены бунтуют по-своему. Но послушайте, Эстер, что мы стоим под дождем? В моем камине отличный огонь.
Открыв дверь, которая находилась прямо на земле, он провел меня вверх по узким ступеням мимо помещения, предназначавшегося для конюшни, теперь пустого, но еще сохранившего запах кожи и сена. На верху лестницы он открыл другую дверь, и я оказалась в длинной низкой комнате с двускатной крышей. В камине горело бревно.
Он взял мою мокрую шаль и развесил ее на стуле у огня…
– Правда же, здесь получше, чем в Семи Очагах, Эстер?
Я не ответила, но нашла это место довольно приятным. На балках, подпирающих потолок, он развесил свои трофеи – лисьи хвосты, оленьи рога и даже свирепую голову медведя. Тут почти не было мебели – только узкая кровать, один-два стула и срубленное вручную сиденье возле камина. Но все было чисто, а на полках в углу хранились продукты и кухонная утварь.
– Вы сами себе готовите? – удивилась я.
Он весело согласился.
– Сядьте здесь, Эстер, – скомандовал он, – и я приготовлю вам такой кофе, какого вы никогда не пробовали. По крайней мере во всей Джорджии.
Я села на сиденье. Он ловко приготовил кофе и поставил его на огонь, затем снял с полки чашки и поставил на каменный выступ у огня, чтобы они подогрелись.
– Вы бы удивились, если бы попробовали, какой обед я могу приготовить на одной только сковороде, – смеялся он. Однако, вспомнив о пустых комнатах в Семи Очагах и вечно ломящийся от обильной пищи стол, я не переставала удивляться, почему он выбрал такой скромный образ жизни, когда у него есть возможность жить по-другому.
– Почему вы живете здесь, вот так, Руа?
Он разлил кофе в чашки и добавил горячего молока из кувшинчика.
– Потому что мне это больше нравится. Вот, Эстер, – попробуйте. А я расскажу вам мой секрет приготовления кофе.
– Но ведь это странно, что вы предпочитает жить здесь, когда могли бы поселиться в Семи Очагах, – настаивала я.
Он задумчиво помешивал кофе:
– Я не люблю Семи Очагов. Я бы ни за что не стал там жить.
– Но Руперт говорил, что когда-то вы жили именно там.
– Верно.
– Тогда почему же?
Он продолжал мешать свой кофе и не отвечал мне.
– Вы поссорились с братом?
Он коротко рассмеялся:
– Я всю жизнь только и делал, что ссорился с ним.
– И поэтому теперь вы живете здесь?
Он быстро выпил кофе, затем встал, чтобы поставить свою чашку на каминную полку.
– Эстер…
– Да?
– Вам известно, что мы с Сентом не настоящие братья? А только наполовину. У нас один отец, но разные матери. Моя мать была дочерью бедного фермера, Она умерла, когда я родился.
Я медленно проговорила:
– Но ведь вы жили в Семи Очагах, не так ли, Руа?
– Да, – быстро ответил он. – Сначала меня растила моя бабушка, а когда она умерла, мой отец взял меня к себе. Я вырос в таких же условиях, как и Сент. Пока был жив отец, это был и мой дом.
Я молча смотрела на него, думая, что, по крайней мере по этому поводу, Флора Мак-Крэкин была информирована верно. Руа был незаконным сыном Пьера Ле Гранда. И, сидя напротив меня у камина, он, хотя и был сыном дочки бедного фермера, выглядел так же импозантно, как его брат.
Но он вдруг оставил серьезный тон и строгое выражение лица, словно снял шляпу с головы, и пересел на сиденье рядом со мной.
– Не оттого ли, что вы такая любопытная, вы мне и нравитесь? – развязно спросил он.
Но меня не так просто сбить с мысли.
– Скажите, почему вы покинули Семь Очагов?
Он откинулся, протянул ноги в сапогах к огню и нехотя ответил:
– После нашего поражения, когда я вернулся с войны, там все изменилось…
– Вы имеете в виду, что больше уже не было ни денег, ни рабов?
Он пристально смотрел на меня, и его глаза насмешливо блеснули. Затем рассмеялся, словно его что-то очень развеселило, но тут же стал снова серьезным.
– Ну хорошо, Эстер, давайте считать, что – ни денег, ни рабов. А теперь, ради бога, забудем о делах. И поговорим о… ваших губах, например. Вам когда-нибудь говорили, как они прелестны?
– Не валяйте дурака! – Я напряженно выпрямилась.
– Или что ваши брови взлетают, как крылья?
– Что за вздор вы несете, – начала я, но запнулась, так как его руки обняли меня. Он притянул меня к себе так близко, что я почувствовала, как его тело прижимается к моему. Я руками уперлась в его грудь и попыталась освободиться, но он схватил обе мои руки и зажал их в одной своей. Я вдруг почувствовала, что больше не хочу сопротивляться. Его рот прижался к моему, крепко и больно. Меня накрыло волной такого чувства, что показалось, будто весь мир улетел куда-то. Я не хотела больше ничего, кроме того, чтобы его тело было как можно ближе и его губы – тоже, столько сладости было даже в том, что они причиняли мне боль. Я никогда в жизни не испытывала ничего подобного, даже не представляла себе, что во мне живет такое волшебное чувство, что заставляет забыть и о времени, и обо всем на свете.
Только когда его руки стали нащупывать пуговицы на моем корсаже, а пальцы прижались к груди, разум мой прояснился, и холодная волна смыла с меня тот волшебный туман. Я со всей силой оттолкнула его от себя.
– Нет, нет! – крикнула я.
Он отпустил меня так быстро, что я чуть не упала с сиденья, и, вскочив на ноги, он торопливо подошел к стулу, на котором висела моя шаль.
– Пойдемте, – сказал он резко и бросил шаль мне на плечи. – Я отвезу вас обратно.
Я спустилась вслед за ним по ступенькам и позволила ему подсадить меня на лошадь, но когда он вскочил в седло позади меня и обнял, я отпрянула, потому что мне было неописуемо стыдно вспомнить, как в этой убогой комнате я чуть не потеряла осторожность из-за этого незаконнорожденного сына фермерской дочки.
Я сидела насторожившись и смотрела на тропинку впереди.
Но он только тихо рассмеялся и притянул меня поближе. Затем его шепот раздался у самого моего уха:
– Я так долго ждал вас.
Его голос снова рассердил меня. Такая любовь не входила в мои планы – я должна довести это до его сознания.
– Ни за что не забуду, – проговорила я и не узнала своего голоса, так холодно и с такой ненавистью он прозвучал, – что, как только я оказалась у вас в гостях, вы не преминули воспользоваться этим.
– Потому что я вас поцеловал?
– Да.
Он промолчал, и мы двинулись под дождем. Когда он наконец заговорил, его голос был таким же холодным и враждебным, как мой:
