Сьюзен Уорт - Танго для двоих
Она прерывисто вздохнула.
— Ты действительно так думаешь?
Она не любит комплиментов, подумал он, эта женщина, которую он любит.
— Да, Кэтлин, действительно. Ты настоящий художник. Но почему не выставляешься?
— Потому что не готова.
— И даже не пыталась? Не обращалась к владельцам галерей?
— Нет.
— Кайли…
— Эти снимки — только хобби.
Как будто он не видел надежды в ее зеленых глазах.
— Кэтлин…
— Хочешь повоевать, Харрингтон? Мы можем затеять такую баталию, каких еще не случалось между нами.
Он мог бы — если бы думал, что от этого что-нибудь изменится. Но никакие аргументы не подействовали бы на эту упрямую головку. Нет, партизанская тактика всегда была вернее в отношениях с ней. Надо временно отступить.
— Да, но не раньше моей пиццы. Надеюсь, ты любишь креветки?
У Кэт засосало в животе от одной только мысли о еде.
Они сели в гостиной, единственной комнате, кроме кухни и ванной.
Открыв картонную коробку, Джей Пи выложил куски пиццы на пластиковые тарелки, потом достал из сумки тоник.
Кэт не удержалась от улыбки — как с ним легко!
— В самом деле званый обед, Харрингтон. Хотя это не твой стиль.
Не для человека со значительной годовой рентой. Она могла легко представить его в «Таверн он Грин» в Лютеции, и, конечно, не с женщиной, вскормленной в трущобных забегаловках.
— Ох, не знаю. — Он легко опустился рядом с ней на пол. — Это имеет свою прелесть.
— Какую?
— Никаких хитростей в сервировке.
— Довольно честно. — Подняв голову, она улыбнулась. — Держу пари, блондинка знает, как устраивать званые обеды.
— Оставь, Кайли, а то я подумаю, что ты ревнуешь.
Эта угроза сразу заткнула ей рот.
Он удобно прислонился к дивану.
— Жалеешь, что показала мне работы?
— Да… — Она со вздохом смягчилась: — Нет. Правда. — Она пожала плечами. — Это не так уж плохо.
— Видишь? Надо непременно выставиться в галерее, успех гарантирован. — Он пристально вглядывался в ее лицо. — Ты не ешь…
— Джей Пи…
— Подумай только, Кайли, твои фотографии монтируются, люди смотрят, охают и ахают, художественная критика захлебывается превосходными степенями, вроде «сверхинтуитивно и концептуально неангажированно».
— Я не знаю, что значит «сверхинтуитивно и концептуально неангажированно».
— Этого никто не знает. — Он приятно улыбнулся.
Кэт ни на мгновение не обмануло невинное выражение его лица.
— Харрингтон…
Со всем простодушием он поднял глаза:
— Что? Это не то, чего тебе хотелось бы?
— Конечно. — Фотографирование для нее было слишком похоже на физическую боль.
Джей Пи положил свой кусок.
— Ты делала их только для того, чтобы прятать? — требовательно спросил он.
— Нет, но…
— Конечно, нет. Значит, так, пакуем несколько из них, кладем в портфель и показываем владельцу галереи. Я даже могу пойти с тобой.
У него это так легко звучало!
— Что ты теряешь? — настаивал он.
— Ох, почти ничего, Харрингтон. Кроме сердца и души. Все, для чего я работала, чем жила, о чем мечтала. Да, ты прав — совершенные пустяки.
— Так это твой ответ, Кэт? И где это будет пребывать?
Его логика была, как всегда, неопровержима, но Кэт упрямо качнула головой.
— Я не готова. Я почувствую, когда буду готова.
— Это, — поправил он, — просто страх.
— Может быть, я и боюсь, Харрингтон. Но думаю, что у меня есть основания бояться. Ты когда-нибудь сомневался в себе, Джей Пи? Хоть когда-нибудь?
— Нет, — согласился он, — до такой степени — никогда.
— Конечно, нет. Потому что окружающие всегда тебя хвалили. И что бы ты ни делал, это сидело в твоей подкорке. Ну, а мне всю жизнь говорили, что я недостаточно хороша. Всегда, сколько себя помню.
Его глаза смягчились.
— Так докажи, что они ошибались, Кайли. Покажи свои работы. Покажи свою душу и скажи им всем, пусть идут к черту, если им это не нравится.
Идея и возбуждала ее, и пугала.
— Ты не понимаешь, Джей Пи.
— Боюсь, что понимаю.
— Нет, не понимаешь. Без этих работ я — ничто. Если у меня их не будет… — Она испуганно вскочила на ноги, борясь с головокружением, но оно швырнуло ее обратно.
Только бы Джей Пи ничего не заметил!
Не тот случай; серые глаза сразу сощурились.
— Кажется, ты говорила, что чувствуешь себя лучше. — Его пристальный взгляд пронзал ее.
— Я немного устала, вот и все. Адаптация после перелета, нарушение биоритма из-за смены часовых поясов.
— Из-за этого ты и не ешь?
— Я ем.
Они оба посмотрели на ее нетронутую пиццу.
— Ты все еще больна, Кайли? Скажи мне правду.
— Все прекрасно, Харрингтон. Может, я старею?
Ее попытка улыбнуться потерпела неудачу.
— Может, тебе показаться доктору?
— Зачем? Я не люблю докторов. И я не больна.
Это инфекция, или вирус, или плохая вода, которую она пила. А в остальном все прекрасно.
Джей Пи пристально смотрел ей в глаза, так что она поежилась. Просто его требование выставиться напоказ со своими работами возмущало всю ее натуру.
— Вы опять, сэр Харрингтон, суете нос в мою жизнь. Я двадцать семь лет обходилась без отца, Джексон. И сейчас обойдусь.
Кэт увидела, как изменилось его лицо. Черт побери! Она ударила себя по губам.
— Прости. — Она упала перед ним на колени. — Прости.
Но когда ее рука потянулась к нему, он впервые уклонился.
Это движение резануло ее по сердцу. Не обращая внимания на его непреклонность, она обняла его за шею.
Он сопротивлялся только мгновение.
Когда он успел стать так дорог ей?
— Если я почувствую себя плохо, я схожу к врачу.
Он взглянул на нее.
— Даешь слово?
— Да. Но только если почувствую себя плохо.
Кэт крепче прижалась к нему. На этот раз Джей Пи не отстранился, его руки обвились вокруг нее.
— Ты все еще без ума от меня? — спросила она, уткнувшись ему в шею.
— Да. Только вряд ли это чему-нибудь поможет.
Он начал губами пощипывать ей бровь, и она пошевелилась у него на коленях.
— Ты, должно быть, сумасшедший, раз возишься со мной.
— Должно быть, — согласился он.
— Ну что же, — глаза Кэт потемнели, она обвила руками его шею, — я сделаю это для тебя.
При всех своих принципах Джей Пи не смог не ответить на ее поцелуй, но теперь ему этого было мало.
Кэт все еще отчаянно цеплялась за то, что между ними был только секс.
Она могла страстно и пылко любить его, но прав на свою жизнь никогда бы не дала. Никаких. Как и на свою работу. Даже если пойдет к этому дурацкому доктору. Это была только ее жизнь. И никаких вторжений.
