Ребекка Кэмпбелл - Рабыня моды
В конце концов, в поисках оазиса спокойствия в ужасе той ночи я принялась думать о Лайам е. Его лицо, а также и голос успокаивали и возбуждали меня одновременно; узкие бедра, походка хищника, натруженные, но с длинными пальцами, руки казались мне очень привлекательными. И вдруг — так получилось само собой — я обнаружила, что впервые в жизни мечтаю о мужчине. О реальном мужчине из плоти и крови, существующем в моем мире, среди знакомых людей и предметов. Конечно, и раньше, по меньшей мере один, а то и десять раз в день меня посещали длительные и эмоционально насыщенные эротические фантазии. Но их прелесть как раз и состоит в том, что их невозможно, да и, скажу по правде, не стоит переносить в реальную жизнь. Когда я была школьницей, мне нравилось представлять, как в класс входит парень (в моих фантазиях каждый раз новый). Я не видела его лица, он целовал и ласкал меня, а я только все крепче сжимала ноги под партой. Думаю, одна из преподавательниц, мисс Пленти, знала, чем я занимаюсь, но только лишь слегка улыбалась, и ее светло-серые глаза смотрели сквозь меня. До сих пор меня посещают видения все о тех же парнях. Очень часто, когда Пенни думает, что я сосредоточена на решении каких-нибудь сложных производственных вопросов, я сижу, согнувшись над выкройкой или образцами тканей, вся раскрасневшаяся и, крепко впиваясь ногтями в кожу, сжимаю кулаки.
Я никогда не изменяла своим изысканным, чистым, неосязаемым фантазиям и не мечтала ни об актерах, ни о певцах. Было, правда, одно-единственное исключение — Дэвид Боуи, который, словно привидение, вселялся в тело длинного, худого и прыщавого Коннора О'Нила, когда мы тискались с ним в молодежном дискоклубе при церкви методистов, а Вероника наблюдала за нами.
А той ночью я мечтала о конкретном человеке, и именно его руки лежали на моих руках и ласкали мою грудь в ритме и в такт моим движениям. В конце концов ночные шумы перестали тревожить меня, и я провалилась в сон, плотно зажимая руку между влажных бедер. Ну что ж, по крайней мере я уснула с улыбкой. А потом наступило утро. Включился будильник-радио, настроенный, что меня всегда раздражало, на волну «Радио-3». Я включила «Радио-4» и перевернулась, чтобы вытолкать Людо на кухню. Мне понадобилась секунда или две, чтобы понять: я пинаю воздух, подушку и пуховое одеяло, и осознать происходящее. Мы с Людо любили посидеть за утренним чаем, обсуждая предстоящий день и смеясь над самыми разными глупостями. Ну что ж, обойдемся сегодня без этого. Я была слишком раздражена, чтобы забираться к нему на кушетку, где, думаю, он провел всю ночь.
Одеваться было достаточно сложно. Встреча с Лайамом, если она состоится, будет сразу после работы, значит, нужно что-то подходящее и для офиса, и для свидания. Но девушки в нашем магазине подмечают малейшие изменения во внешности, невидимые нетренированному взгляду, и этим они напоминают эскимосов, которые точно знают, что именно находится под снегом. Если я переусердствую, они поймут, что я собираюсь куда-то сегодня вечером, и, конечно, не с подругой.
В итоге я остановилась на белье «Ла перла» [знаю, что это очевидно, но именно очевидное часто оказывается правильным), винтажном пиджаке-смокинге от Ива Сен-Лорана, темно-синих джинсах от «Хлое» и вызывающих туфлях без задника цвета фуксии. Я ваяла портфель от Билла Амберга — симпатичный подарок Майло. Он занимается пиаром этой компании, вернее, занимался до того, как его спровадили оттуда за присвоение большого количества конфет для своих друзей.
Я отправилась в кафе на углу — минут двадцать просидела за столиком у окна, выкурила до фильтра три сигареты «Силк кате», и с каждой неглубокой затяжкой мое сердце все больше замирало.
Я не записала, но очень хорошо запомнила название паба, где мы с Лайамом договорились встретиться. Я еще не приняла окончательного решения, но уже точно знала, что не могу не пойти. Если вы понимаете, что я имею в виду. Сама поездка в Килберн казалась мне большим преступлением, чем возможная измена. Меня заносило в тот район лишь однажды, да и то по ошибке. И это было просто ужасно!
В Брикстоне, может быть, немного опасно, но зато это классный район, и там есть несколько заведений, куда вы непременно захотите пойти. А Килберн показался мне тогда Богом забытым местом, где на главной улице расположены магазины для бедных, в которых продаются дешевые батарейки и кухонная утварь восточноевропейского производства. Взгляд то и дело натыкался на пьяниц, валяющихся на тротуаре, неопрятных женщин и чумазых малышей, державшихся за коляски; стариков, которым некуда было пойти, потому что они жили на государственные пенсии; уродливых мужчин с собаками, в упор и с ненавистью рассматривавших тебя — в их взгляде читалось желание расправиться с пришельцем из другого мира. Вот какие впечатления остались от тех семи минут, которые ушли у меня на поиски такси, чтобы смотаться оттуда.
В середине дня позвонил Людо с извинениями:
— Прости, думаю, я понял, почему ты так расстроилась. С моей стороны это было бестактно.
— Забудь об этом! — яростно, словно проклятие, произнесла я.
— О Боже, — испугался Людо, — ты сделала то, что ожесточает твое сердце, правда?
— Да, именно так. Будь ты со мной в кафе сегодня утром, мог бы слышать, как его сковывает лед.
— Не делай этого, послушай, хочешь, я сейчас изображу рыбку гуппи? Я знаю, тебя это всегда смешит. Ты готова? Ну вот, я показываю. — Он помолчал. — Ты что, не смеешься?
— Нет.
— Ладно, хорошо. Теперь я покажу тебе, как ходит обезьяна. Ведь это всегда срабатывает.
Я твердо решила не смеяться. Стоит только улыбнуться, и меня захлестнет любовь, — я не буду способна на плохой поступок, а я все же хотела его совершить.
— Послушай, пожалуйста, прекрати. Я не в настроении. Через пару дней я приду в себя.
— Я не могу столько ждать, мне плохо. Знаешь, я бы отдал все на свете, чтобы это стихотворение не приняли.
— Нет, не ты. Я отдала бы все, что угодно. Тебе бы понравилось, если бы я рассказывала всем подряд, что у тебя не встает?
— Но это несправедливо. Сколько раз такое случалось? Два?
—Четыре, если быть точной. Но ты уходишь от темы. Проблема в том, что невозможно было придумать ничего более оскорбительного, даже если бы тебе помогали величайшие гении в истории человечества: Альберт Эйнштейн, мадам Кюри, Исаак Ньютон, Вивьен Вествуд и еще кто-нибудь на твой выбор.
— Послушай, но я ведь уже извинился. Пытался объяснить, что эти строки не о тебе. Не знаю, что еще я должен сделать. Пойдем, выпьем сегодня вечером, и все наладится.
— Извини, сегодня я ужинаю с девочками.
