Елена Чалова - За облаками – солнце
Как-то на отмечании очередной ударно сданной сессии все в том же египетском заведении он обнял их обеих за плечи и сказал:
– Так здорово, девчонки, что мы познакомились, да?
Нина, решив расставить точки над «i», заявила:
– Девчонки этому тоже рады. Но еще больше они обрадовались бы, если бы ты выбрал наконец одну из нас.
Лара опешила, но Игорь, к ее удивлению, просто рассмеялся и пояснил без тени смущения:
– Я вас обеих люблю, но для секса мне не нужны девочки с мозгами. Для этого мне нужна грудастая – не меньше пятого номера – и рыжеволосая дурочка. А с вами я хочу вкушать удовольствие человеческого общения.
Лара вздохнула с облегчением, а Нина – с разочарованием, но зато теперь им действительно стало проще общаться.
Сессия прошла гладко, как и надеялась Лара. На самом деле она мандражировала только перед первой. А уж потом стало ясно, что механизм сдачи зачетов и экзаменов отлажен, и главное – ничего нового не придумывать. Дело тут, как вскоре поняла Лара, было в том, что каждый из присутствующих четко понимал, зачем он сюда пришел. Тот, кто пришел учиться, писал курсовики самостоятельно, внимательно слушал преподавателя и ценил, если лекции читал практик, то есть человек не из книг поднабравшийся теоретических выкладок, а походивший по судам и покопавшийся за годы практической деятельности в настоящих делах. Такая дама читала им гражданское право, и на лекциях всегда было полным-полно народа. Некоторые предметы читались для проформы и так же сдавались. Но и тут не обошлось без шероховатостей.
Группа сдавала зачет по судебной медицине. Предмет сам по себе не слишком приятный, любой, кто заглядывал в учебник, со мной согласится. Читал его Петр Игнатьевич – дядька лет шестидесяти, в лоснящемся от затертости сером костюме, прокуренный до такой степени, что сидеть с ним рядом не было никакой возможности – глаза от запаха слезились. Девочки с содроганием смотрели на его желтые от никотина пальцы с длинными ногтями. Эти ногти были кошмаром всей женской половины группы. Почти непрозрачные, мутные, они были слишком длинны и еще загибались вниз, как у хищной птицы.
– Ой, я просто не могу, – жаловалась впечатлительная Леночка. – Он как начнет пальцем в экран тыкать, у меня просто тошнота к горлу подкатывает. И так-то на экране ужас какой-нибудь, труп там… а он в него этими ногтями, и мне просто кажется, что он ими впивался в тело… брр.
И вот этот подарок советской судебной медэкспертизы пришел принимать зачет. Раздал каждому по листочку с собственноручно написанным вопросом, сел и принялся озирать аудиторию, следя, чтобы никто не списывал. Народ не был готов к таким строгостям и сперва сидел просто в растерянности, а потом начал потихоньку перешептываться.
Неизвестно было, какая дикая собака динго укусила в тот день Петра Игнатьевича, но только он вдруг злорадно каркнул, откашливаясь, и изрек:
– Что, загрустили, соколы? Пишите, пишите. Как на лекции хиханьки да хаханьки устраивать – это они могут. А как выучить да написать… хоть теорию эту вашу! Хотя, по-хорошему, ничему вы из этой теории не научитесь. Практические занятия вам нужны, да. Вот в морг бы вас…
Народ притих, с недоумением и недоверием следя глазами за разошедшимся стариком. А тот продолжал, все больше входя в раж:
– Да, небось спесь-то вся и послетала бы. Там, в морге-то, оно сразу видно, кто крепкий, а кто так, сопли с молоком.
– Глупости, – резко сказал кто-то.
Петр Игнатьевич вздрогнул и мутным взглядом прошелся по рядам, отыскивая того, кто осмелился открыть рот.
– Что? – Он тянул шею из несвежего воротничка и враз стал еще больше похож на хищную птицу – такую, которая сама уже дичь поймать не может, но падаль кушает с удовольствием.
– Вы говорите чушь, – спокойно и громко повторила Нина. – Чем вы хотите нас напугать? Трупами в морге?
– А ты в своей жизни хоть один труп видела? – рявкнул старик. – Ты повешенного видела?
– Нет. И смотреть не собираюсь. Только если вы думаете, что это самое страшное, то должна вас разочаровать – вы многое пропустили. Я в морге, слава богу, не была. Но ведь там все мертвые, разве нет?
В классе повисла тишина. Петр Игнатьевич смотрел на молодую женщину, приоткрыв рот.
– А раз они все мертвые, – продолжала Нина, – то им уже не больно и не страшно. А вот вы были когда-нибудь в детской больнице? Муниципальной? Такой, знаете, сильно районной? Вот там страшно-о! Там деткам больно, и помочь не можешь. А вы – труп повешенного.
– Мне врач говорил: «Не реви, дура, ты молодая, родишь еще, если этот не выживет», – сказала Лара, вспомнив собственный опыт лежания в детской больнице.
– А моему ребенку инфекцию занесли… – сказала Надюша.
– А мой попал в травму с переломом руки, а ему там детки из детдома, которые там лежали, сотрясение мозга добавили. Им скучно было, и они им в стеночку играли, – сказала Нина.
– В стеночку? – тупо переспросил Петр Игнатьевич.
– Да. Швыряли от стенки к стенке коридора. Он кричал, а сестер и врачей не было на этаже. Они то ли отмечали что-то, то ли просто музыку погромче сделали, потому что надоел им этот вой.
Старик нахохлился, покрутил головой, покашлял. Буркнул:
– Хватит болтать. Пишите скорее, нечего тут рассиживаться, – и ушел.
Надо сказать, что зачеты он поставил всем, наверное от огорчения.
Два с половиной года учебы пролетели быстро и оставили в основном самые приятные воспоминания.
Диплом Лара написала по гражданскому праву, защитилась хорошо, ударно эту защиту отметила в компании однокурснников – тут уж все гуляли в ресторане, и она пришла с Сергулей. А потом решила искать работу. Мудрить не стала и просто зашла в ближайшую юридическую контору и спросила: не нужен ли помощник нотариуса? Оказалось – нужен.
Так что теперь она ходила в присутствие и набиралась практического опыта.
Глава 12
«Не понимаю я этих мужиков», – думала Лара, краем глаза посматривая в приемную нотариальной конторы и незаметно разглядывая людей, которые маялись в ожидании своей очереди. Конечно, не все они так уж маялись: вот две бабульки, оживленно обсуждающие очередное повышение пенсий, – этим не скучно. Пожилая женщина, полная, с совершенно безмятежным лицом углубилась в любовный роман. Напротив пенсионер в потрепанном, но аккуратном костюме с орденскими планками на груди столь же увлеченно читает «целебник». Мужик лет сорока меряет шагами коридор. На нем дорогие джинсы, рубашка и твидовый пиджак, изящные кожаные ботинки. Этот точно мается – часто смотрит на часы, и привлекательное лицо с правильными чертами кривится от нетерпения. У двери четверо мужчин – двое кавказцев-перекупщиков, она их давно знает, появляются здесь чуть ли не каждую неделю. Двое других, должно быть, иногородние – полосатые брюки, толстые свитера, мешковатые пиджаки… А напротив двери – ангел во плоти: молодая девушка лет двадцати – матовая кожа, нежные боттичеллиевские руки с длинными хрупкими пальцами, каштановые локоны небрежно перехвачены сзади серебристым шнурочком. На коленях у нее лежит какая-то книга, но она еще ни разу не перевернула страницу. Большую часть времени она смотрит перед собой и о чем-то мечтает. Девушка просто неправдоподобна мила – тень от ресниц крыльями бабочки ложится на нежные щеки, пятнышки бледных веснушек на коже, которая словно светится изнутри, – описать эту женственность и прелесть под силу разве что русскому классику.
