Элизабет Лоуэлл - Вспомни лето
Корд улыбнулся:
– – Предпочитаешь правду поэтической вольности?
– Это жизнь, – грустно сказала она. – В ней больше суровой прозы, чем поэзии. – Она повернулась, желая поговорить с капитаном Джоном, и только сейчас обнаружила, что он отошел.
– Парня, который сделал твою фотографию, убить мало, – спокойно констатировал Корд.
– Что? – спросила она и взглянула на него, – Я о твоем фото, – он коснулся ламинированного удостоверения личности, прицепленного к воротнику Рейн. – Это все, на что он способен?
Она пожала плечами. Фотография была сделана сразу после ее приезда в Калифорнию. Измотанная после самолета, Рейн провела без сна сорок восемь часов, можно сказать, на карачках перед унитазом – она чем-то отравилась, и ей искренне хотелось умереть. Когда выяснилось, что нужна фотография «на документ», ее обычно чистая кожа была грубой и воспалившейся, глаза как у енота, а волосы повисли сосульками. Как только фотограф скомандовал: «Улыбочка!» – ее губы скривились в гримасе, не имеющей ничего общего с улыбкой.
– Я была очень уставшей, – объяснила Рейн.
– Верю, – кивнул он. – Если бы твоя фотография походила на оригинал, я бы не набросился на тебя.
Она сощурилась.
– Но скорее всего это не имело бы значения, – поправился он. – Фотография – дело ненадежное. На ней можно погореть. Когда ты потянулась к рюкзаку, мне не оставалось ничего другого, как наброситься на тебя.
Она подумала, что для мужчины, который живет с уверенностью, что каждый ключ, поворачивающийся в замке, может спровоцировать взрыв бомбы, такое поведение вполне естественно.
Затем посмотрела на удостоверение Корда, прикрепленное к куртке. Там было имя, слово «безопасность», кодовый номер, который подтверждал право доступа в любой уголок, да что там уголок – в любую щель олимпийской территории.
Внизу ламинированного пластикового прямоугольника – фотография, на которой Корд очень серьезный и гораздо старше на вид. Вспышка высветила седые нити в волосах, которые однажды превратятся в серебристый хохолок, чистый и яркий на фоне смоляных волос. Взгляд твердый, как лед, а глаза прозрачные и холодные.
– Твоя фотография не похожа на тебя, – сказала она, не задумываясь.
Корд изменился в лице.
– Я был зол, когда меня фотографировали. Мне пришлось оставить дело, которым я занимался довольно долго.
– И взяться за олимпийскую безопасность? – предположила Рейн.
– Да, – немного поколебавшись, ответил он.
– Ты вернешься к нему, когда закончатся Летние игры? – выпалила она и затаила дыхание в ожидании ответа.
Бесконечно долгий миг Корд пристально смотрел на девушку. Расставшись с ней вчера, он осознал, что очень сильно нуждается в ней.
Корд с горечью понял, как сильно замерз, пока не почувствовал ее тепло.
Теперь он уповал на то, что время все расставит по своим местам. У него большой опыт выживания. Он справится с собой.
– Неизвестно, вернусь ли я, – сказал он спокойно. – К тому времени все должно решиться. Если нет, то я разберусь. – После крошечной паузы он добавил:
– Я им слишком обязан.
В его голосе Рейн услышала гнев и симпатию, негодование и печаль.
– Не надо ничего объяснять мне или отвечать на вопросы, – сказала она сдержанно. – Я – дочь Блю.
– Я знаю, – сказал он ласково и посмотрел на нее пронизывающим взглядом. – Ты женщина, которую я целовал. В тебе горит такой огонь.., но он сокрыт от всех мужчин вроде меня. Кого ты ждешь, Рейн Уандлер-Смит?
Вышколенного типа, который всегда вовремя за столом?
Она разъярилась. Черт возьми. Корд недалек от истины!
– Да.
– Чепуха.
– Как ты смеешь! – закричала она.
– Ты живешь в окружении таких типов. Но ни один из этих вежливых, спокойных чистоплюев не зажег в тебе огня.
– Откуда ты знаешь? Я могла иметь целую вереницу любовников!
– Могла бы, но не имела.
– Ты читал мое досье, – холодно сказала она.
– Нет. Я читаю тебя как открытую книгу. Если бы ты любила таких типов, ты не была бы холодна к ним.
Какого черта тебе ездить на гнедом жеребце, столь же безопасном, как землетрясение в горах?
– Дев не опасный. Со мной по крайней мере.
– Верно. – В голосе Корда послышалась тоска. – Ты можешь приручить самое упрямое существо на свете.
Рейн покачала головой, отказываясь верить его словам. Она не могла так быстро завладеть сердцем Корда.
Дев сильно толкнул ее, и она машинально потянулась к недоуздку, который висел высоко на стене. Затем прицепила к нему веревку.
– Время прогулять его, – сказала она напряженным голосом.
Корд смотрел на недоуздок. Если бы жеребец решил рвануть к задвижке, то за эту веревку его не удержать.
– Что это? – спросил он. – Обыкновенный недоуздок?
Рейн посмотрела на веревку, что-то пробормотала себе под нос и пошла к ящику с принадлежностями. Вскоре она вернулась, держа в руках что-то вроде уздечки. Пока Дев нормально себя ведет, специальный ремень свободно охватывает морду. Но как только жеребец начинает проявлять норов, ремень натягивается и сжимает морду, перекрывая воздух. Это так же эффективно, как большая стальная пластинка, не позволяющая Деву пить в стойле без остановки.
– А теперь хорошо? – с вызовом спросила она.
Корд кивнул.
– Пускай это будет на нем все время. Таково мое пожелание, но я могу сделать правилом.
– Дев – джентльмен.
– С тобой – да. Со всеми остальными – он сущий дьявол.
– Но только не с тобой, – сказала она почти с обидой, ведя Дева во двор.
– Дело в том, что я пахну тобой, – сказал он ласковым голосом. – Я заметил это утром, ощутив аромат весеннего ветра. Но сейчас не весна, верно? С тобой круглый год зима.
– Это не… – начала она.
– ..Несправедливо? – саркастически перебил он. – Может быть. Открой глаза, Малышка Рейн. Ты плохо знаешь окружающий мир.
– Мне известен этот мир. – В ее глазах появилось упрямство, а голос был такой же холодный, как у Корда. – Этот мир создан для смерти. Или ты до сих пор не заметил?
– Ты боишься смерти?
Она склонила голову набок и задумалась.
Он ждал, сгорая от нетерпения. Ему хотелось как следует встряхнуть прекрасный и безопасный мир Рейн, чтобы в нем появилось место для него.
«Терпение, – сказал он себе. – Я не могу разорваться на части. Сначала надо поймать Барракуду. А потом я займусь другими делами».
Если будет это «потом»…
Не впервые Корд отчетливо понимал опасность своей работы. Но впервые мысль о смерти вызвала беспокойство.
– Нет, – сказала она наконец, – я не боюсь смерти. Намного страшнее прожить, как моя мать, опасаясь, что твоего любимого мужчину могут убить. Ожидание в одиночестве – вот то, чего я боюсь, мистер Корд Эллиот.
