Виктория Холт - Изумруды к свадьбе
Как глупо, что я поверила ей. Ведь я сразу определила характер Женевьевы, когда впервые встретилась с ней, и тем не менее позволила обмануть себя. А вдруг это нечто большее, чем ее каприз? А вдруг она просто безнравственна или больна?
Я вдруг с ужасом спросила себя, а что будет, когда меня хватятся? Но когда хватятся? Не раньше обеда, который вечером на подносе должны принести мне в комнату, или если вдруг ко мне придут, чтобы передать приглашение к обеду со всей семьей. И тогда... все эти долгие часы я должна провести в этом отвратительном и ужасном месте?
Тут мне в голову пришла еще одна мысль. А что, если она пойдет ко мне в комнату, спрячет все мои вещи, и все подумают, что я уехала? Она может даже написать записку, объясняющую мой отъезд тем, что я не была довольна оказанным мне приемом и что меня больше не интересует перспектива работы над картинами.
Способна ли Женевьева на такой поступок? Возможно, да, ведь она дочь убийцы! Но правда ли это? Ведь я почти ничего не знала о той тайне, которая была связана с супругой графа, – все, что я знала об этом, было покрыто мраком. Но девочка вела себя очень странно, и теперь я была уверена в том, что она способна на все.
В первые минуты почти панического состояния я чуть-чуть поняла, что должны были испытывать жертвы, когда оказывались в этом ужасном месте. Падая, они, наверное, повреждали себе конечности. Я, по крайней мере, спустилась по лестнице и была жертвой шутки, а они – жертвами мести. А это совсем другое дело. Скоро дверь ловушки откроется и в проеме люка появится голова девочки. Я должна вести себя с ней очень холодно и жестко, но ни в коем случае не показывать виду, что меня охватила паника, и сохранять достоинство.
Я села на пол, прислонившись спиной к каменной стене, и уставилась на крышку люка. Потом я попыталась рассмотреть время на своих часах, приколотых к блузе. Мне это не удалось, но оно шло минута за минутой. Нет смысла утверждать, что я не испытывала страха. Само это место вселяло чувство ужасающей обреченности, – воздух был невероятно спертым, заставляя задыхаться. И я знала, что я, всегда так гордившаяся своей выдержкой и спокойствием, готова вот-вот впасть в настоящую панику.
Ну зачем я прибыла в этот замок? Было бы гораздо лучше, если бы я нашла себе вполне респектабельную должность гувернантки, на роль которой так хорошо подходила. Было бы гораздо лучше, если бы я отправилась к кузине отца Джейн. Ухаживала бы за ней, читала ей книги, выслушивала бы по сто раз в день ее постоянные напоминания о том, что являюсь всего лишь очень дальней родственницей.
Я хотела бы иметь возможность жить тихо и спокойно, без всяких волнений, независимо от того, как долго продолжалось бы такое существование. Как часто я говорила себе, что лучше умереть, чем вести рабскую жизнь, и думала, что вовсе не лукавлю. Теперь же я была готова променять свою независимость, свою преданную делу жизнь – все что угодно – на возможность остаться живой. Я никогда не могла бы себе представить, что такое возможно, но только до сего момента. Насколько же хорошо я знала себя? Не могло ли случиться так, что та защитная оболочка, за которой я пыталась спрятаться, помогала мне обманывать не только других, но и себя?
Я пыталась думать о чем угодно, лишь бы отвлечься от ужасных мыслей об этом жутком месте, в котором, как мне теперь казалось, подвергнутые мучениям и испытаниям рассудок и тела тех, кто здесь раньше страдал, оставили что-то после себя.
«Вы верите в привидения, мадемуазель? « Конечно нет, – при ярком дневном свете, когда находишься рядом с людьми, такими же, как я. А вот в темноте камеры забвения, в которую меня заманили и бросили одну, я была уже не так уверена.
– Женевьева! – позвала я. И нотки ужаса в моем голосе буквально ошеломили меня.
Я поднялась на ноги и принялась ходить взад и вперед. Снова и снова я звала Женевьеву, пока не охрипла, снова и снова ходила взад и вперед. Вдруг я поймала себя на том, что боязливо оглядываюсь через плечо. Мне стало казаться, что за мной кто-то наблюдает. Я стала пристально всматриваться в отверстие в стене, о котором Женевьева сказала, что это проход, но который, как я теперь знала, был простым углублением, нишей. Но мне казалось, что сейчас оттуда кто-то появится.
Я очень боялась, что вот-вот начну рыдать и кричать. Я пыталась взять себя в руки, вслух, громким голосом, убеждая себя в том, что найду отсюда выход, хотя прекрасно знала, что это невозможно. Я снова села на пол и закрыла лицо руками...
И вдруг я вздрогнула от страха. Послышался какой-то шум. Я машинально зажала рукой рот, чтобы подавить вопль ужаса. И до боли в глазах принялась вглядываться в темную нишу в стене.
– Мадемуазель! – послышался чей-то голос, и в подземелье стало немного светлее.
У меня вырвался вздох облегчения. Крышка люка открылась, и я увидела посеревшее от страха лицо Нуну.
– Мадемуазель, с вами все в порядке?
– Да! Да!.. – Я подбежала и встала прямо в центре камеры, задрав голову и глядя на Нуну.
– Я сейчас спущу лестницу, – сказала она. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она снова показалась в проеме люка с лестницей в руках. Я схватилась за край лестницы и быстро полезла наверх. Я так спешила выбраться оттуда, что едва не свалилась вниз.
Широко раскрытые от испуга глаза старой женщины внимательно и пытливо глядели мне прямо в лицо.
– Вот несносная девчонка! О, дорогая, я даже не знаю, что теперь с вами будет. Вы такая бледная и... растерянная.
– Интересно, а как еще может выглядеть человек, запертый в таком месте! Я забыла поблагодарить вас за то, что вы пришли за мной. Я даже не могу передать вам, как...
– Мадемуазель, очень прошу вас, пойдемте в мою комнату. Я угощу вас чашечкой хорошего крепкого кофе. Мне так хотелось бы с вами поговорить, если вы позволите.
– Вы очень любезны. А где Женевьева?
– Вы, конечно, очень сердиты на нее. Но я вам все объясню...
– Объясните? А что тут объяснять? Она вам рассказала, что сделала?
Няня отрицательно покачала головой.
– Пойдемте, пожалуйста, в мою комнату. Там легче будет разговаривать. Пожалуйста, мадемуазель, мне очень надо поговорить с вами. Я хочу, чтобы вы кое-что поняли. Кроме того, для вас это было такое ужасное испытание. Вы все еще не пришли в себя. Да и кто бы такое выдержал? – Она взяла меня под руку. – Пойдемте, мадемуазель.
Все еще пребывая в каком-то тумане, я позволила увести себя из мрачной оружейной, в которую, наверное, больше никогда не войду по собственной воле.
Няня умела благотворно воздействовать на людей. Манера ее обхождения обычно присуща людям, которые привыкли заботиться о беспомощных и помогать страждущим, а в моем теперешнем состоянии это было как раз то, в чем я больше всего нуждалась.
