Триша Вольф - Мир в красном, Книга Первая
Связь обрушивается на меня быстро и жестко, единственное, что я не могла прикрепить к досье.
Поворачиваясь к Куинну, я говорю:
- Пытки могут быть почерком нашего Неизвестного. Я имею в виду, методология обычно уникальна. Преступник, в чьих пристрастиях огонь, не станет использовать обычный нож, и наоборот.
Он фыркает.
- Значит, мы возвращаемся к теории, что у нас больше, чем один убийца?
- Не совсем... смотри.
Я зажимаю свою жвачку между щекой и зубами, готовясь погрузиться в объяснения.
- Обычно пытки подразделяются на две категории - садистские и функциональные. Функциональные мы можем сразу исключить, так как уверены, что Неизвестный не добывал из нее информацию. Хотя он мог использовать их в качестве наказания.
В груди все сжимается от воспоминаний о том, как прикосновения трости выбивают из меня весь воздух.
- Бондс, - голос Куина вытаскивает меня. - Ты снова это делаешь. Время. У нас его не так уж и много.
Кивая, я убираю челку с глаз.
- Ну да. Ладно. Больше похоже на то, что мы имеем дело с садистом, который использует пытки для утоления своих эмоциональных потребностей. Садисты сексуальные девианты, и хотя доказательств, что первая жертва была изнасилована, нет, секс здесь не важен. Он удовлетворяет свои потребности через пытки. Или же он...
- Я не настроен выслушивать многословные тирады, Бондс.
Куинн нервно засовывает руки в карманы брюк. Я не виню парня. Я уже предоставила досье и теперь могу его пополнить.
- Больше пыток может быть недостаточно, чтобы удовлетворить его садистские потребности, - продолжаю я, постепенно разворачивая мысль. - Теперь ему нужно сексуально мучить свои жертвы.
- Так или иначе, - прерывает меня Эйвери, - убийца настоящий психопат. Я была на месте убийства первой жертвы, и это объясняет, что творится у него в голове.
- Согласен. Он извращенный ублюдок, - добавляет Куинн. - И так как убийце-садисту проще пытать кого-то незнакомого, скорее всего мы не найдем связь между жертвами.
Он смотрит в мою сторону.
- Мы должны отметиться на собрании и узнать, что еще они накопали.
Я киваю.
- И возможно перепроверить базу Программы предотвращения насильственных преступлений - просмотреть последние пять лет за пределами штата. Такой уровень садизма может проявиться где-то еще.
Мои мысли прерываются, когда я опускаю взгляд на жертву.
- Большинство садистов содержат пленников на своей территории, почему же он так рискует, исполняя задуманное в доме жертв? Нам нужно и это проверить.
Куинн стонет, его негодование нарастает.
- Если мы начнем розыск по всей стране, то похороним оперативную группу. Мы уже урезаны во времени. Не говоря о ресурсах.
Он прав. Но если мы найдем одно сходство, один важный факт, тогда это будет стоить дополнительных усилий.
Эйвери размахивает рукой между нами.
- Эй, я знаю, что я не детектив, и вы возможно уже на шаг впереди меня, но не хотите ли узнать о втором сообщении?
По коже прокатывается покалывание, я прищуриваюсь. На мой озадаченный вид она продолжает:
- Я предполагаю, конечно же, что вы нашли сообщение на месте первого убийства.
- Эйвери, не предполагай. О чем ты говоришь?
Куинн вытаскивает руки из карманов и подходит ближе к стеллажу. Взяв один из пакетов для улик со стола, Эйвери протягивает его нам. Внутри маленький кусочек того, что она нашла во рту жертвы.
- Я отправила большую часть криминалистам, но первым делом рассмотрела его поближе. Когда я раскрыла, там были слова - слишком мелкие для невооруженного глаза - напечатаны и покрыты паклей.
В голове – звенящая тишина.
- Погоди. Паклей?
- Слова? - переспрашиваем мы с Куинном почти в унисон.
Взгляд Эйвери мечется между нами.
- Прежде чем вы оба начали играть в Шерлока и Ватсона, я пыталась вам это сказать. Там было написано «Ее стены говорят».
- Ее стены говорят, - повторяет Куин, словно пробуя слова на вкус, пытаясь привязать каждое к делу.
Но его слова доносятся до меня словно издалека. Мой мозг уже штурмует литературную память, тексты размываются и проносятся передо мной. Затем, всплывает портрет, и кусочки складываются с угрожающей скоростью.
Мое горло сжимается, и тошнота обволакивает желудок. Я слишком поздно понимаю, что проглотила жвачку - это ведь не имеет значения? Вот он ответ. Прямо здесь. А я настолько тупая, что сомневалась в своей первой догадке.
- Нам нужно вернуться на первое место преступления, - говорю я.
Мои ноги уже в движении и ведут меня в направлении двери.
- Иисусе, Бондс... - Куинн быстро догоняет меня. - Какого черта? Ты собираешься просветить меня? Мы тут еще не закончили.
- Я знаю... или, по крайней мере, мне кажется, что знаю... где оставлено первое сообщение.
Я не оглядываюсь на него. Мне не хочется видеть сомнение, которое как я знаю, отражается на его лице. Но он удивляет меня, когда спрашивает:
- Мне следует вызвать оперативную группу?
Я замедляю шаг, бросая беглый взгляд в его сторону.
- Нет. Пока нет. Сначала мне нужно убедиться.
Он кивает.
- Хорошо. - Куинн вынимает ключи от машины, когда мы выходим из здания. - Я поведу. А ты будешь рассказывать. И постарайся не упустить ни единой детали.
Справедливо.
- Как давно ты освежал свои знания по средневековой истории? - спрашиваю я и получаю в ответ недовольный взгляд.
- Наш неизвестный может быть подражателем.
Произведение искусства
В дневном свете все выглядит чисто и роскошно. Все сверкает блестящей ясностью, в которой ничего нельзя скрыть. Такие поступки нельзя совершать только ночью. Они теряют часть своей красоты, если не встречаются со светом.
Я чуть не рассмеялся от собственного каламбура. Приближаясь к своему новому питомцу, я читаю стих «Она идет во всей красе». Лорд Байрон, один из величайших поэтов викторианской эпохи - даже тысячелетия - и он не смог бы оценить красоты моих стихотворных строф. Честно говоря, я полагаю, что дело не в неспособности понять их, а скорее в моем неумении описать что-то... выразительно. Что-то, что не может быть названо. Что-то настолько восхитительное, настолько нежное в своем блеске, что это просто невозможно оценить. Это нужно прочувствовать.
Иногда эти вещи такие красивые, что заставляют чувствовать боль. Чувство боли – словно измеримый способ испытать непередаваемую красоту.
Я пытался окружить мою любимую поэзией, даже писал для нее маленькие стихи. Но чувствую, что не смог добиться ее внимания. Я не хочу признавать, что потерпел неудачу – это невозможно. Мы двое — единственные люди на планете, которые полностью понимают друг друга. Только мы способны поделиться всеми тайнами. Нет, я не подвел ее. Просто нужно найти нечто более величественное, что будет больше соответствовать ее стандартам.
