Татьяна Тронина - Роман с куклой
Уехал микроавтобус с оркестром.
Потом – псевдофранцуз с официантами. Толя под руку повел Веру Ивановну к своему дому. Шурочка без сил, так и не раздевшись, уснула в комнате для гостей, лежа на животе поперек кровати.
Михайловский с Евой остались одни.
– Ну вот, – произнесла она с иронией. – Кончилась романтика…
– А что началось? – засмеялся тот и поцеловал ее в висок.
– Начались семейные будни… – Ева сняла с головы фату, светлые волосы рассыпались по плечам.
– Пойдем, прогуляемся? – предложил он.
– Пойдем. Только надень куртку – там холодно! – с беспокойством напомнила Ева.
Михайловский захохотал и обнял ее:
– О, ты совсем как настоящая жена… Ева, я тебя обожаю!
Они вышли за ворота, медленно, рука об руку побрели по пустой улице. Соседние дома стояли тихие, ни одного огонька в окнах не светилось – с началом осени большинство дачников отбыло в Москву.
В конце асфальтированной дороги шел спуск вниз.
– Давай руку… – произнес Михайловский. – Не представляю, как ты можешь ходить на таких каблуках!
Они спустились по тропинке к деревянной лестнице, ведущей вниз глубокого оврага, встали на верхней площадке.
Внизу клубился туман, пахло сыростью и густым травяным духом. Полная луна плыла по небу, освещая все вокруг как днем – и жухлые листья на площадке, и блестящие камни на тропинке.
– Жутковато… – пробормотала Ева и хлопнула себя по щеке. – Надо же – комар! – с отчаянием вскрикнула она. – Я думала, они уже не летают…
Михайловский, опершись на перила, смотрел вниз – туда, где клубился туман, который не мог рассеять лунный свет.
– Шурка спрашивала, будет ли у нас свадебное путешествие…
– А ты что ей сказала?
– Я сказала, что нет.
– Ты трусиха!..
– Я не трусиха! – с яростью возразила Ева. – Просто ненавижу все эти самолеты, перелеты, пароходы… И машины тоже ненавижу. Ты в курсе, что у меня есть права?
– Нет. Ты, кстати, можешь брать мою машину…
– Данька, какой же ты бестолковый, я же сказала – ненавижу все эти средства передвижения! И ни в какое свадебное путешествие я не хочу!
– Ну ладно, ладно, будет тебе… – Михайловский обнял ее и прижал к себе. – Не холодно?
– Немного, – буркнула Ева. – Идем домой. Дома хорошо… И вообще, ты знаешь, я природу, по большому счету, тоже не люблю.
– Как же ты согласилась жить здесь? – удивился Евин муж.
– Я не здесь живу, а на дачном участке, где все обихожено и культурно. И не на улице, а в доме, где имеются все радости цивилизации… А вот эти деревья, буераки, тропиночки, на которых шею можно свернуть, комары, мухи, дикие звери… Б-рр!
– Да где ты тут диких зверей взяла?..
– А вон, слышишь – кто-то там воет!
– Это не зверь, это болотная птица. Выпь, кажется.
– Выпьев… то есть выпей – я тоже не люблю. Ладно, идем домой…
* * *Аполлон Симеонович Алмазов, жгучий брюнет с синими глазами, одетый в черную крылатку, остановился у забора и произнес хриплым вкрадчивым баритоном:
– Нина Петровна, Дмитрий Петрович, господин Эрден… Мое почтение!
Нина, сестра Мити, лежала в гамаке и читала. Увидев гостя, отбросила книгу и закричала:
– Митя, Макс, не пускайте его!
– Да, хорошо в этом доме встречают гостей… – опечалился Алмазов, но тем не менее вошел через калитку в сад.
– Аполлон Симеонович, вы опять пьяны. С утра пораньше! – рассердилась Нина. – Я вам сколько раз говорила – пьяным ко мне не заходите. Вон!
Алмазов, словно не слыша, взял на веранде гитару, сел на крыльце, заиграл:
Уймитесь, волнения страсти!..
Митя с Эрденом, сидя друг напротив друга в плетеных креслах, читали газеты, которые только что привезли со станции.
– Если честно, то трезвым я его практически не видел, – вполголоса произнес Макс.
…Засни, безнадежное сердце!
Я плачу, я стражду – душа истомилась в разлуке.
Я пла-ачу, я стра-ажду, не выплакать горя в слезах… —
пел Алмазов.
– Боже, какая тоска! – вздохнула Нина.
– Его действительно прогнать? – серьезно спросил Митя, отложив газету.
– Нет, не надо, – сказала сестра. – Пусть уж…
Алмазов продолжал петь, словно не слыша этого диалога. За лето Митя успел возненавидеть этого никчемного человека, который и к Нине-то ходил только затем, что больше никто его здесь не принимал. Самому Алмазову, по-видимому, было глубоко безразлично, как к нему относятся окружающие.
– На Невском открыли новый фешенебельный ресторан… – прочитал вслух Макс, повернулся к товарищу: – Митя, голубчик, не хочешь ли в ресторан?
– Нет.
– А я хочу… – мечтательно вздохнул Макс и откинулся назад.
– Я был в столице в ресторации «Кюба», что на Большой Морской, – неожиданно сказал Алмазов, оторвавшись от гитары. – Отдал три рубля за обед.
– Лихо! – присвистнул Макс.
– Макс, голубчик, не слушайте его, он все врет, – с ленивым раздражением произнесла Нина и снова уткнулась в книгу. Оба – и брат, и сестра – были очень похожи. Темно-русые волосы, серые глаза… Только у Нины не было той энергии в них, что отличала Митю – она словно устала жить и не видела впереди ничего хорошего.
– А вот и не вру! – рассердился Алмазов. – Я был там и видел Матильду Кшесинскую. И Коровина с Шаляпиным там видел!
– А подавали что? – с интересом спросил Эрден.
– Главное, не что, а как! – Алмазов оживился. – У меня в Петербурге тетка умерла, оставила мне наследство… Деньги небольшие, но я решил непременно их прокутить. Заказал себе у лучших портных одежду и пошел в «Кюба». Ну, перво-наперво швейцар распахнул передо мной тяжелую дубовую дверь и раскланялся, а на лице у него было такое выражение, словно он только меня одного и ждал. Потом по мягкому ковру меня повлекли в гардероб. Один услужающий снял с меня пальто, другой – шляпу, третий очень ловко освободил меня от трости и галош. А далее на пороге зала меня уже встречал величественный метрдотель в смокинге. Он сопроводил меня в залу: «Где вам будет угодно? Поближе к сцене, или вам будет мешать шум?..» Наконец место выбрано, я сел. Подскакивают два официанта, во фраках, выбритые, в белых перчатках, и причем, заметьте, господа, не смеют вступать в разговор, а только ожидают распоряжения метрдотеля, а тот нежным, тающим голосом расписывает вина и закуски – названия блюд очень заманчиво звучат по-французски…
– Значит, вас не выгнали оттуда сразу? – засмеялась Нина.
– Помилуйте, Нина Петровна, за что же меня выгонять… – мягко укорил ее Алмазов. – Официанты принесли мне заказ, при этом метрдотель то и дело появлялся рядом, чтобы проверить, все ли в порядке. А официанты все время неотступно следили за каждым моим движением. Я только потянусь за солонкой, а мне ее уже подносят, я только вынимаю портсигар, а ко мне уже с зажженной спичкой подскакивают…
