Елена Лагутина - Экспедиция в любовь
Всю остальную информацию она сейчас воспринимала с трудом.
— Ну что, Маша, ты когда ехать собираешься? Лучше не тянуть, — вывел ее из задумчивости Рузаев.
— Да я что-то никак не соображу. Так неожиданно все это. А как же работа?
— Да ты с ума сошла, Мария! — расхохотался начальник. — Такой шанс, может, раз в жизни выпадает, а она, видите ли, не сообразит. Какая работа! О чем ты говоришь! Мы что, камералку без тебя не сделаем? Ты и уедешь-то от силы на неделю, вернешься, и маршруты продолжим. Да если даже и задержишься, тоже ничего страшного, и без тебя справимся.
— Ну… ну тогда я действительно поеду, Евгений Иванович, раз вы отпускаете. Да я все равно хотела у вас на недельку отпроситься, домой съездить — нужно Ксюхе к школе все купить, а из Мишки моего какой уж покупатель. Тогда я, если вы не против, сегодня же вечером и поеду. Поезд в десять вечера, а ехать до станции часа полтора, так что времени вполне достаточно.
— Давай, давай, Машенька, поезжай, нечего откладывать. Правильно ты решила — сегодня и езжай.
Ехать нужно было около суток. Соседи по купе, солидная и толстая семейная пара с такой же солидной и толстой дочкой лет пятнадцати, уже закончили основательный ужин и улеглись спать.
Маше не спалось, она вообще отвратительно засыпала в поезде, а делать было нечего — читать в дороге она тоже толком не могла. Лежа на верхней полке, Маша смотрела в окно на догоревший в западной стороне неба закат, от которого оставалась лишь узкая багровая полоса на черном фоне, и под классический стук колес пыталась разобраться в собственных мыслях, а главное, чувствах.
С тяжелым сердцем она призналась себе в том, что фактически удрала от Вадима. Ведь ее поспешный отъезд был не чем иным, как бегством, вполне можно было подождать хотя бы до завтра. Она просто боялась оставаться рядом с ним, и сама не понимала почему. Разве Вадим до сих пор так много значит для нее? Нет, этого не может быть. И дело даже не в том, что он так поступил с ней несколько лет назад, бросив ее ради карьеры, не заботясь о том, что с ней будет после того письма.
А ведь тогда Маша действительно была на грани помешательства, если не хуже. В те страшные дни у нее появилось странное ощущение. Ей казалось, что она может умереть так же легко, как гаснет огонь свечи, — просто жизнь потухнет в ней, и все; что можно умереть, просто перестав жить, перестав усилием воли удерживать себя в этом мире и провалиться в смерть как в избавление.
Вспомнив свое состояние после письма Вадима, Маша невольно содрогнулась. Неужели все это было с ней? Теперь ей казалось, что она читала об этом в каком-то романе.
Поняв, что заснуть ей не удастся, Маша бесшумно слезла с полки и, стараясь ни на что не наткнуться и не перебудить соседей, осторожно открыла дверь купе и отправилась в тамбур. Окна в коридоре вагона были открыты, и в лицо ей ударил упругий ветер, несущий свежесть ночного поля и гарь железной дороги.
Выкурив в тамбуре сигарету, на обратном пути Маша задержалась возле окна, с удовольствием подставив лицо ветру, треплющему ее светлые волосы. Теперь она немного успокоилась и окончательно решила, что внезапное появление Вадима в лагере экспедиции так подействовало на нее потому, что бессознательно она ассоциировала его с душевной болью, которую довелось из-за него испытать. Стало быть, теперь ей беспокоиться нечего. Даже если он еще будет торчать в лагере после ее возвращения из города, Маша уже может относиться к нему гораздо спокойнее, привыкнув к мысли о том, что он для нее не более чем давний знакомый.
Она вновь забралась на свою полку. Теперь ее мысли приняли куда более мирный, обыденный характер. «Надо было ведь Мишке телеграмму дать, а то свалюсь как снег на голову. Интересно, а ключи от квартиры я с собой взяла? Ну и Маша-растеряша! Ну ладно, приеду все равно вечером, Мишка дома будет. А если он на дачу на пару дней уехал? Вот смеху-то будет. Туда ведь после девяти вечера вообще не доберешься, никакие автобусы не ходят. Ну ничего — приеду, а там видно будет. В крайнем случае найду, у кого переночевать. А может, я и ключи все-таки взяла».
Весь следующий день Маша мучилась от вагонной духоты и соседской болтливости — впрочем, очень доброжелательной и приветливой. С нетерпением она смотрела в окно, радостно встречая знакомые названия на мелькающих платформах пригородных станций. Вот поезд замедлил ход и плавно въехал в пригород. Мимо окна потянулись сначала частные домишки, затем заводы, кольцевая автострада, снова частные дома. Поезд все так же плавно взлетел на эстакаду, и, наконец, рельсы расползлись множеством путей, показалось здание вокзала. Приехали! Ловить такси она не стала — с севшего в машину возле вокзала сдерут бешеные деньги, а платить их за пятнадцатиминутную поездку, да еще без багажа, было просто глупо. Правда, троллейбуса пришлось ждать минут пятнадцать, все время подъезжали не те маршруты, но торопиться ей было особенно некуда. Домой она всегда успеет.
При возвращении после длительной экспедиции Машу всегда охватывало странное чувство — как будто она приехала не в родной город, хоженый-перехоженый с самого детства, а в какой-то другой, хорошо знакомый, но все равно чужой. Кроме того, раздражал запах выхлопных газов, после чистого воздуха лесов и степей едкий и тяжелый, зато приятно было вдохнуть другой — запах свежеполитого асфальта, нагревшегося за день. Неприятной была необходимость толкаться в городском транспорте и вообще терпеть больше скопление людей, однако радовали удобства быта.
Правда, к Машиной досаде, одно из таких удобств оказалось ей недоступным: лифт в ее подъезде не работал, и пришлось тащиться пешком на восьмой этаж. Это был уже второй сюрприз: первый из них родной дом преподнес ей только что, когда она не смогла открыть кодовый замок подъезда. «Код я, что ли, перепутала? — удивилась Маша собственной забывчивости. — Надо же, никогда раньше такого со мной не было».
Она оглянулась вокруг. Народ во дворе, конечно, был: прекрасным летним вечером даже после наступления темноты люди не спешат домой, однако к ее подъезду не направлялся никто. Маша принялась внимательно осматривать стену и дверь в районе замка, надеясь на то, что какой-нибудь склеротик нацарапал там код. Действительно, она обнаружила несколько цифр, написанных фломастером, — они были теми же, которые она безуспешно набирала.
На ее счастье, в эту минуту к двери подошла пожилая соседка с седьмого этажа.
— Машенька! А я думала, ты опять на все лето уехала!
— Да я только на несколько дней, Евдокия Петровна.
— А-а-а, ну-ну. А дочка-то тоже на все лето уехала?
