Татьяна Герцик - Курортный роман
Она ничего не поняла, но медленно поднялась и прижала руки к груди.
– Алексей! В чем дело? Зачем мне идти домой?
Он замялся, не желая объяснять неприятные для нее вещи.
– Сходи, и всё поймешь. Все живы, здоровы. Просто тебе нужно самой всё увидеть. Слова тут не помогут. Да ты мне и не поверишь.
Она заволновалась, не зная, что предпринять. Сердце тяжело заныло. Она догадалась, что ее ждет дома. Стало так страшно, будто она заблудилась на болотах и не знает, куда можно ступить, а где ее поджидает зыбкая топь. Постаралась увернуться:
– Меня же уволят, если я уйду в рабочее время!
Алексей решительно опроверг ее жалкий лепет:
– Ну вот еще, никто ничего не узнает! За полчаса управишься!
Он достал из шкафа ее куртку и почти силой натянул на плечи. Она смирилась признав его правоту: хватит жить, пряча голову в песок, как страус. Побежала домой, не чуя от волнения ног Алексей вышел за ней, но по дороге отстал, решив, что идти с ней не имеет права.
Даша за десять минут домчалась до дома, открыла дверь своим ключом. Не снимая ботинок, бесшумно дошла до своей спальни. Из нее донесся тихий смех и скрип пружин. Она замерла перед дверями, стыдясь того, что увидит и чувствуя всё нарастающую противную дрожи внутри.
Тут прозвучал особо громкий вскрик, она испугалась, что проснется Маша, прибежит сюда и увидит всё это непотребство. Нервно усмехаясь, широко распахнула двери и увидела верхом на Валерии голую деваху. Он держал ее за ягодицы и помогал подпрыгивать, как на лихом коне.
Муж заметил жену первым и заорал не своим голосом:
– Что тебе тут надо, стерва?!
Тут и деваха оглянулась, и Даша узнала Светлану, склоняемую по всему поселку дочку Ирины Павловны. Та смотрела на нее как на досадную букашку на своем пути. Взяв себя в руки, Даша с достоинством ответила:
– Я думала, что это мой дом, и считала, что могу прийти сюда в любое время. Но теперь вижу, что ошиблась!
Закрыла дверь и побежала прочь, глотая соленые слезы. Душа отчаянно болела, хотя о чем было жалеть? Ведь всё было ясно так давно, это просто она упорно не хотела ничего замечать. Сама и виновата, давно надо было уйти от Валерия, не дожидаясь такого позора. Страдание заслоняло все доводы рассудка, который твердил, что всё к лучшему, что всё образуется, но не мог пробиться через горячечное осознание беды. Оно гнало ее вперед в поисках защиты и укрытия, и она спешила, забыв, что ей не у кого просить помощи.
Прибежав на работу, сбросила куртку, и, не помня себя, кинулась наверх. Опомнилась уже в объятиях Юрия, который целовал ее с все возрастающим лихорадочным жаром. Как она очутилась в его номере, не помнила совершенно. Почувствовала стальной захват его рук, как будто она долгожданный трофей. Пол, ушедший из-под ног, подсказал, что он внес ее в комнату. Через мгновенье ощутила прохладу простыни, сильное мужское тело на себе, вжимающееся в нее в раскаленном молчании.
Почему-то после первого раза он принялся униженно извиняться, как будто совершил нечто недозволенное, она не поняла, почему – Валерий всегда вел себя совершенно так же, и не считал свое поведение чем-то из ряда вон выходящим. Но потом она поняла, в чем дело – Юрий, как настоящий мужчина, старался доставить удовольствие сначала ей, потом уже себе.
В голове мелькнула мимолетная, но крайне неприятная мысль: – до чего же бездарно я провела последние годы своей жизни! Ведь ни разу в постели с мужем не было и намека на подобное наслаждение. В их доме и днем и ночью правила были одинаковые: жена должна ублажать мужа, а не наоборот.
А вот Юрий целовал ее снова и снова, не боясь уронить свой мужской авторитет, и она отвечала, сначала несмело, но по мере того, как ласки любовника становились всё откровеннее, уже ничего не стесняясь и не таясь, стараясь забыть обо всем на свете в непреодолимой жажде призрачной иллюзорной любви, и всё повторялось снова и снова.
Под утро, устав так, что не было сил пошевелиться, они лежали, обнявшись, на кровати, и обессилено дремали.
Внезапно ее пронзила ужасная мысль: что она делает! Ведь он женат! И она еще тоже! Как она могла, это же просто низко! Даша стала отвратительна сама себе. Подскочила, как ужаленная, и села на постели, прикрываясь простыней.
Юрий утомленно повернулся к ней и расслаблено спросил:
– Куда ты?
Она посмотрела расширившимися от ужаса глазами на светящиеся неверным зеленоватым светом электронные часы.
– Боже мой! Седьмой час!
Соскочила и стремительно стала собираться, не обращая внимания на сладкую тянущую боль во всем теле. Подняла валяющиеся на полу вещи и быстро их натянула. Он, хмурясь, напряженно следил за ее поспешными сборами. Встал, совершенно не стесняясь своей наготы. Она автоматически отметила, что стесняться ему нечего. Сложен, как античная статуя.
Немного поколебавшись, Юрий вытащил из кармана пиджака заранее приготовленную пачку долларов и неловко протянул ей.
– Спасибо тебе. Эта ночь была бесподобна. Здесь две тысячи баксов. Хватит? – И просительно произнес: – Надеюсь, мы встречаемся не в последний раз? Ты же сможешь приезжать ко мне в город на выходные?
Даша замерла и непонятливо уставилась на деньги. Потом медленно подняла к нему смертельно побледневшее лицо. Он в ужасе заметил, как у нее из глаз уходит жизнь. Как они становятся пустыми и мертвыми.
Он протянул к ней другую руку, пытаясь удержать, внезапно ужаснувшись тому, что сказал, но она повернулась, ничего не замечая, и вышла, оставив его стоять с протянутыми руками, в одной из которых, как издевательство, была зажата ненужная пачка долларов.
Когда Даша спустилась вниз, чувствуя себя так, как будто ее жестоко избили, до начала дневной смены оставалось полтора часа. В сестринской было пусто. Она не решилась оставаться здесь, а пошла в медкабинет, хотя в нем и запрещалось находиться вне часов приема пациентов. Идти в комнату отдыха, где охранники смотрели какую-то дурацкую передачу, было немыслимо.
Закрылась в процедурной на ключ и упала на стул, поражаясь звенящей пустоте в груди. Боли, еще недавно рвущей на части душу, не было. Казалось, вместо сердца в груди равномерно бьется застывший кусок льда. Осколок зеркала Снежной королевы? Она криво усмехнулась Что ж, это совсем не плохо, лишь бы он не таял. В дверь кто-то ткнулся, и она замерла, стараясь не дышать. Юрий или кто-то из персонала? На всякий случай дверь на настойчивый стук не открыла.
Вытащила из лежащей на столе пачки бумаги желтоватый листок и деловито написала заявление об уходе. Голова была свободная и легкая до тихого звона в ушах. Никакие ненужные эмоции не обременяли. Мыслилось четко, дальнейшая жизнь была ясна до мелочей. И чего она тянула раньше? Ведь всё так просто.
