Подвиньтесь, босс! (СИ) - Золотарева Елена

Пока живот не разболелся в полную силу, иду на кухню. Выгребаю из ящика с лекарствами нужные обезболивающие и снотворные, случайно цепляю бутылку «Кристалла», и та с грохотом летит аккурат в раковину. Смотрю молча. Красивая была бутылка. И шампанское вкусное. Наверное.

Убирать осколки сил нет. Пусть лежат, в раковине они никому не мешают.

Выпиваю горсть таблеток, выключаю звук на телефоне и ложусь в родную кровать. Которая, к счастью, не пахнет Давидом.

В мессенджере ставлю статус «меня нет», который является своеобразным знаком, для близких, что я ушла в вынужденную спячку. С юности первые дни месячных сопровождались дикой болью, от которой я лезла на стены. И лишь к двадцати пяти годам я смогла подобрать набор таблеток, способных хоть как-то облегчить мое состояние: обезболивающие, успокоительные и снотворные. Все вместе. Вот так, вырубившись и изредка просыпаясь от боли, я хоть как-то могла выживать в эти дни.

Вот и сейчас я лягу спать, а когда проснусь, все покажется сном. А Давид…наверное, он даже обо мне и не вспомнит теперь.

17

Давид

Просыпаюсь как обычно рано и, не успев открыть глаз, руками ищу ту, с кем провел эту ночь. Мимолетно отмечаю, что надо бы написать домработнице, чтоб пришла позже, но пустая холодная постель выбивает остальные мысли. Где Лена?

Открываю глаза, вижу смятую подушку рядом со своей и не понимаю, куда она могла деться. Тревога противно зудит под ложечкой. Сажусь на кровати, зачесывая пятерней волосы. Вот же параноик. Куда-куда? В душ, естественно!

Тогда, почему так тихо?

Наверное, набрала себе ванну и лежит тихонечко, наслаждаясь видом Москвы с высоты облаков. Отбрасываю тяжелую простынь, предвкушая, как присоединюсь к моей голосистой птичке. Она такие трели выдавала подо мной вчера, что я готов послушать их прямо сейчас. А потом еще и еще. Тем более, что она отключилась так внезапно, что я не успел насладиться ее телом в полной мере. Интересно, она всегда засыпает после секса, или это алкоголь на нее так подействовал? Если так, то придется девочке ограничить порции.

Представляя шелковую кожу, покрытую мягкой пеной, иду к стене из матового стекла, за которой скрыта ванная комната, и, предвкушая увидеть мою сирену, толкаю дверь.

Тут же обламываюсь. В ванне пусто. Бело-серый мрамор встречает неприветливо и холодно. Обычно это бодрит, а сейчас вызывает бешенство.

Неужели все-таки сбежала?

Не успеваю развить мысль, как слышу возню в гостиной, и пока возвращаюсь в спальню, нос улавливает аромат бекона.

Придурочная улыбка расползается по лицу. Завтрак мне готовит крошка! Почему-то от этой мысли становится так уютно и тепло, и даже ее посягательство на мое одиночество, к которому я привык за столько лет, ничуть не раздражает. Лена — первая девушка после Марианны, которую не хочется отпускать от себя ни на минуту.

Марианна…Кажется, мне снова снился тот ужасный день.

Мысли о погибшей по моей вине девушке настолько привычны, что я научился отмахиваться от них, переключая внимание на что угодно. Вот сейчас на умопомрачительные ароматы, доносящиеся с кухни. Но это днем. Во сне я все еще не контролирую себя. Это печалит, но жить больше не мешает. Острая боль прошла. Уроки юности выучены. Жизнь продолжается. Только впускать в нее никого нет охоты. Вернее, не было.

Чтобы не смущать гостью утренним стояком, надеваю штаны, но надеюсь, что Лена не нашла, что надеть, и встретит меня обнаженной. Ну так и быть, в фартуке на голое тело. Руки так и зудят, когда представляю, как сминаю ее сочную задницу. Собираюсь ее соблазнить сразу после завтрака прямо на кухонном столе. Вовремя соображаю, что надо бы умыться, чищу зубы, зачесываю влажными руками волосы назад, в отражении замечаю легкие царапины на предплечьях. Улыбаюсь, вспоминая моменты, когда Лена затихала, впивая в мою кожу в свои коготки, а после блаженно выдыхала, и никакие штаны уже не в состоянии скрыть моего желания. Тороплюсь к своей звездочке.

Выхожу из спальни и слышу фальшивое мычание какой-то полузабытой песни из девяностых. Быстро огибаю мебель, на ходу уже соображая, что Лена так фальшивить не сможет при всем желании, и натыкаюсь на спину моей домработницы.

— Мила, блядь! — вырывается из меня.

Та чувствует мое появление затылком и оборачивается.

— Доброе утро, Давид Александрович!

— Доброе, Мила, — оседаю на край дивана, где вчера…хочется сказать драл, но к этой женщине такое слово не подходит. Он сама была такой дикой, что еще вопрос, кто кого…

— У меня почти все готово. Вы сначала кофе выпьете? — смотрит на меня, а взгляд виноватый такой.

Роняю голову на ладони, тру лицо и понимаю, что мои пальцы все еще пахнут ЕЮ. Или это паранойя?

— Тут девушка была…— неловко начинает она, и я превращаюсь в слух. Давай, Мила, рассказывай уже!

— Я не знала, что она здесь. У вас же обычно не бывает никого…— домработница осекается, понимая, что лезет в личное.

— Говори! — чуть ли не бросаюсь на женщину, и та застывает с лопаткой для блинов в руке.

— Я завтрак ей предложила, — трясется она, — не знаю, правильно сделала?

— Правильно, Мила, — выдыхаю, чтоб остыть, — правильно.

Беру из холодильника бутылку минералки и пью прям из горлышка. От ледяной воды сводит горло, но лучше уж чувствовать это, чем какую-то необъяснимую, незнакомую мне горечь.

— И что девушка? Говорила что-нибудь?

Пытаю Милу, заставляя раза три повторить весь их разговор, желая найти в нем хоть какой-то намек на поведение Лены. Но ни черта не понимаю. Еще и слезы эти ее после секса. Нормально ж все было! Какого хера?

Швыряю бутылку в урну, тем самым пугая свою домработницу. Та вжимается спиной в шкаф и не решается ничего сказать.

Только спустя пару минут, когда я стою у окна, глядя на панораму бурлящего внизу мегаполиса, все же интересуется, накрывать ли на стол.

Ем без особого аппетита, хотя Мила готовит шикарно. Забрасываю в рот огромные куски и глотаю, практически не жуя. Тороплюсь скорее на работу, надрать задницу этой чертовке. Сама же вчера полезла ко мне! А теперь борт?

В мозгу снова активируется подозрение, что Лена, не просто Лена из креативного отдела. Не зря же тогда еще сомневался в ее истории чистой овечки. Но не может человек так играть. Не может! Да и слишком много факторов говорят о том, что это ее обычная жизнь, а она не засланная тварь.

К тому же, эта девчонка наоборот избегала меня с самого первого дня. Чего стоят только ее пробежки по пожарной лестнице! Почему тогда вчера поехала со мной? Намеки ее эти, что воспользуется…

Ладонь с грохотом опускается на стол, от чего приборы звякают, чуть подпрыгнув. Вот дрянь! А я сижу голову ломаю, почему она ушла. Сказала же прямо, что использует меня в своих интересах. Так это что получается?

Вывод, напрашивающийся сам собой, заставляет кровь закипеть.

Сам сажусь за руль, хотя обычно днем езжу сзади, но сегодня башка не варит. Я не смогу сосредоточиться на делах, пока не увижу эту…

Хочется обозвать ее последними словами, но стоит вспомнить ее лицо, как в груди сжимается от тоски. И это раздражает. Безумно раздражает.

Бесконечные «здравствуйте, Давид Александрович» и «доброе утро, Давид Александрович» выводят из себя, и пока дохожу до лифта, уже рычу на каждое подобное приветствие. Поднимаюсь на этаж и тут же окунаюсь в атмосферу веселья. Снова у них бардак! Но чего уж…сам разрешил.

Мажу взглядом по притихшим сотрудникам, выискивая глазами Лену, но ее нет. Ничего. Подожду. Наверняка, поехала домой переодеться, и к обеду будет.

— Где Лена? — ору в трубку на Ильича, когда мой самый безответственный сотрудник не появляется и к обеду.

— Да мне откуда знать? Она ж уволена вчерашним числом! — стебется этот пройдоха, — а что такое? Творческие разногласия?

— Вроде того! — отвечаю другу отца, бросаю трубку.

Сбрасываю пиджак, принудительно опускаю температуру воздуха в кабинете до пятнадцати. Двадцать три слишком жарко.