Маша Трауб - Любовная аритмия
Татьяна провалилась в сон. Глубокий и спокойный. Когда она открыла глаза, то не сразу поняла, где находится, который час и почему она спит одетая на диване. Через секунду Татьяна закричала:
– Муся!
Она подскочила, хотя ноги не держали. Муся с Димой и Анжелой была на террасе. Анжела кормила девочку блином. Дима сидел и смотрел на море.
– Доброе утро. – Татьяна плюхнулась на стул.
– О! Кофейку или чего покрепче? – радостно приветствовал ее Дима.
Анжела молчала.
– Кофе, – попросила Татьяна.
– На, я еще не пил. Только сварил. – Дима пододвинул к ней чашку.
– Мусечка, – протянула к дочери руки Татьяна, – ты ешь блинчик? Анжела, спасибо вам большое.
Анжела опять не ответила. Встала и ушла.
– Она нормальная баба. Мозг выносит иногда, а так ничего, – сказал Дима. – Как самочувствие?
– Отвратительно.
– Ясный пень. Говорил тебе, пей воду. Два литра воды в день. Понятно?
– Понятно.
– Унитаз я починил. Муся помогала. Правда, «Доместоса» нажралась. Не смотри на меня так. Все нормально. Я же доктор. Отличная девочка с нормальным иммунитетом. А вот тебе, дорогуша моя, стоит о здоровье подумать. Нервы ни к черту. Сосуды никудышные. Печенку почистить надо.
– Какой ужас, – простонала Татьяна. – Мне кажется, я с ума схожу. Какой-то Кафка.
– Почему Кафка? – обиделся Дима. – Жизнь такая.
– Вы себя-то вылечить не можете… Только не обижайтесь.
– Да я и не обижаюсь, – пожал плечами Дима, – но я еще не весь мозг пропил. Кое-чего помню.
– Я хочу уехать отсюда. Два месяца не выдержу. Или в отель надо переезжать, – сказала Татьяна.
– Из-за Анжелы? Она ведь совсем не идиотка.
– Я и не говорю, что она идиотка. Просто мне тяжело с ней. Под одной крышей. Она детей не любит. И сама тяжелая.
– Наверное… Смотри, какой вид на море. Офигеть можно. Отсюда не видно, что там после дождя и шторма говно плавает. Так и с Анжелой. Ты ее не знаешь.
– И не хочу узнавать, если честно.
– Ну да. Зачем тебе лишняя информация?
Муся бросила игрушку и пошла за Анжелой наверх.
– Муся, стой, куда ты собралась? – кинулась к ней Татьяна, сгребла в охапку и посадила на колени.
– Ладно, пойду я, – проговорил Дима. – Заходи, если что.
Погода была замечательная. Татьяна решила пойти на пляж.
* * *Пляж – несколько лежаков, стоящих на бетонном пирсе под соломенными зонтиками, о которые все бились головой, чертыхались и опять бились, – Татьяна про себя называла подиумом. Русские отдыхающие – домовладельцы и гости – приходили сюда, как на набережную, на променад, сделать круг, пообщаться, посидеть недолго и уйти. У каждого было свое «забронированное» место.
Татьяну местное сообщество не приняло. Она не была знаменитостью и женой знаменитости. Не писала картины, не снимала кино, не проектировала дома, чем занимались члены этого комьюнити, насколько она успела понять из разговоров. Она была просто женой и мамой.
– А вы где живете? – спрашивали ее.
Сначала она отвечала, что в белом доме, а потом стала говорить «у Артема» – так было понятнее. С Артемом она была не знакома, но говорила, что да, знакомы, друзья. Так было проще. Но комьюнити все равно ее не принимало.
– Вы не обращались к невропатологу? – спросила ее дама в шляпе.
– Нет, а что? – испугалась Татьяна.
– Надо бы. У вас ведь первый ребенок? – Дама смотрела на Татьяну, как на идиотку.
– Нам не нужен невропатолог, – ни с того ни с сего взорвалась Татьяна. – Я сама разберусь. У нас есть частный врач.
– Рада, что вы в надежных руках, – сухо ответила дама и демонстративно отвернулась.
– Зря вы с ней так, – шепнула Татьяне другая дама. – Вы знаете, сколько стоит ее консультация? Она известный филолог, врач и педагог.
– Так филолог или врач? – уточнила Татьяна.
Дама не ответила. Подернула плечами и отошла.
Особенно Татьяну раздражала манера «местных русских жителей» переодевать купальники и плавки, обернувшись полотенцем. Она не понимала, почему нельзя надеть купальник дома и не устраивать публичный стриптиз. Единственный человек, который ей был чем-то симпатичен, – странный художник, который выходил на «подиум», раскидывал руки и говорил всегда одну и ту же фразу: «Хорошо-то как, Господи!» Почему-то именно к нему тянулась Муся, всегда улыбалась, когда его видела. Стоило же какой-нибудь из дам протянуть к девочке руки, та начинала плакать навзрыд.
– Натуся, – радовался художник и хватал ногу малышки губами.
– Она Маруся, Муся, – в который раз говорила Татьяна.
– Ну конечно, Маруся, прекрасное имя, – извинялся художник.
На следующий день он опять называл Мусю Натусей. Девочка откликалась и протягивала ногу – чтобы продолжить игру.
После того как Муся обкакалась прямо на пляже – Татьяна бегала отмывать дочь в море, застирывала трусики и из пластиковой бутылки поливала лежак, – компания вообще стала ее сторониться.
– Неужели нельзя надеть на ребенка памперс? – услышала она замечание врача-филолога-педагога.
– О чем вы говорите? Нет культуры поведения, – ответила ей вторая дама.
Настроение Татьяны портилось с каждым днем.
Помимо сумасшедшего художника она по-дружилась с женщиной, выходившей на пляж всегда в черном купальнике и красных бусах, – Еленой. Оказалось, что Елена – матушка, жена местного священника. На пляж она приходила в длинной юбке, с замотанной косынкой головой, а раздевшись, становилась обычной женщиной. Они обсуждали крем от морщин местного производства, удивительный шампунь, который делают монахи в местном монастыре, от которого начинают расти косы, распродажу в магазине, где продаются юбки. Мусе Елена тоже нравилась. Пальцы матушки были унизаны кольцами. Одно – с камнем, бирюзой, Мусю просто завораживало. Елена протягивала руку и шевелила пальцами. Муся открывала рот и осторожно, одним пальчиком трогала кольца.
– Идите поплавайте, я посижу, – предлагала Елена.
– Вам не сложно? Правда?
– Это счастье, – отвечала матушка.
По грустной и злой иронии жизни, они с мужем – совершенно здоровые люди – оказались не способы дать жизнь ребенку. Подходили друг другу во всем, кроме этого. «Бог не дал», – говорил муж Елены. «Сама свою судьбу выбрала. Вышла бы замуж за другого – и детей бы родила», – думала матушка.
Была еще Женька, которая приезжала сюда каждый год, знала всех, и все знали ее. Ей было плевать на условности, и она всегда радостно приветствовала Татьяну, как старую знакомую. Женька быстро плавала до камня и назад и усаживалась за столик в кафе. Она, что тоже все знали, медленно спивалась.
Татьяна иногда подсаживалась к ней попить кофе и поболтать ни о чем. В Женьке было то, что Татьяну притягивало, – темперамент, кураж, чувственность. Татьяна вспоминала один день. Женька привычно сидела в баре и бездумным взглядом смотрела на дорогу. Татьяна проходила мимо – Женька ее не заметила, смотрела куда-то сквозь. Глаза были огромные, от черноты на веках казались накрашенными. Татьяна подошла сама.
