Маргарет Мадзантини - Никто не выживет в одиночку
В кого я превратился? — слышится внутриутробный голос. Да нет, это голос жены: «В кого ты превратился?»
И ты осознаешь, что стал копией своего отца. Пока прикидывался, будто убегаешь со всех ног, подальше от того, кто произвел тебя на свет. Повторяешь его слова: «В этом доме я ни хрена не значу». Наконец-то ты стал самим собой, даже хуже себя самого. Теща начинает бесить тебя не на шутку — приходит в твой дом, чтобы молча укорять тебя, смотрит на твой кавардак, гладит по худой спине твою маленькую скво. Настрой против тебя сближает их. Сплетение кишок индейского племени сиу, воскресших только для того, чтобы поиметь тебя. Вернулся исчезнувший смертоносный язык первородной семьи.
Первый смех Нико. Достаточно было бы только его.
В пиццерии на море, за городом, куда они приехали на день. А вечером пришли сюда, все обгоревшие. Нико сидит в коляске, Космо подходит к брату, подает ему кусок пиццы, и они растягивают моцареллу из одного рта в другой… Ему кажется эта игра самой лучшей на свете. Космо строит ему смешную рожицу, и Нико начинает смеяться, вначале издавая какие-то нелепые звуки, а потом уже смеется по-настоящему. Хохочет до упаду, и они сами хохочут в экстазе, и вокруг них люди смеются, потому что такой маленький ребенок закатывается от смеха… И Космо за ним следом — и теперь оба-два брата хохочут без остановки.
Тот смех. Когда закончился тот смех в их жизни? Казалось, он должен был спасти их, сломать раз и навсегда все препоны к счастью. Вправду казалось, что Нико спасет их своей радостью, легкой, как его характер. Ее зубы были изуродованы, но она и не вспомнила о них. Почему они не остановились тогда? Разинутые рты, застывший смех — как в финале американской комедии.
Гаэ заполняет чек, ставит цифру. Когда он подписывает, у Делии чуть перехватывает дыхание. Все эти подписи они ставили вместе на листках супружеской жизни. Она знает, как он выводит «Г», ввинчиваясь в нее, словно штопором.
— Ты уверен, что у тебя есть такие деньги?
Отвечает «да», потом смеется.
— Я их заработал.
Волшебные слова. Он вполне доволен.
Он дал ей больше денег, чем мог себе позволить, оторвал этот чек, сразив ее наповал. Хочет содержать детей. Хочет быть отцом во что бы то ни стало. Он был так счастлив, когда ему заплатили. Положил деньги на счет, улыбаясь, зашел в шлюзовую кабину банка. Произошла маленькая техническая неисправность: на несколько секунд заблокировалась дверь. Ему показалось, он может поприветствовать мир изнутри бронированного стеклянного шара, в кармане у него лежали деньги для детей — отличный день, когда можно позволить себе передохнуть.
Делия смотрит на чек. Это что-то. Значит, вечер прошел не зря. Но она уверена, что больше ничего не получит несколько месяцев.
— Лучше, если бы ты перечислял на мой счет понемногу, но каждый месяц. Так я буду знать, на что могу рассчитывать.
— Пока рассчитывай на это — здесь куча денег…
Смотрит на нее, выдыхает со звуком…
— Не знаю, как я умудряюсь держаться… не знаю…
— Я тоже. Не знаю, как я умудрилась родить двух детей от тебя.
— Сука. Сука, сука, сука, сука…
Неизвестно сколько раз он повторил ей это.
Делия смотрит на него, улыбаясь и кивая ему в этот момент истины и неутешительной красоты.
Наконец-то они смотрят друг другу в глаза.
— …Сука сука сука…
Узнают неповторимый привкус взаимного поражения, зла, которое они друг другу причинили. Жажда, которая, быть может, так и не пройдет никогда. Мы пока еще здесь, сука.
Даже когда занимались любовью, она подстрекала его на непристойные выражения. Молчаливая, пассивная, до смерти уступчивая.
— Ты мне всю жизнь испортил…
— А ты мне.
— Ты ничего не добился в жизни.
— Я знаю, и мне, на хрен, плевать.
Гаэтано смеется — смехом, который уродует его: капля слюны попадает на зубы, слишком мелкие для мужчины.
— Я переживаю за детей, только за детей…
— Оставь хоть их в покое.
— Они не заслуживают такого отца.
— А ты кем себя возомнила?
— Я не могу позволить себе твои выходки. Я делаю то, что могу… все, что могу, чтобы защитить их.
Ей хочется заплакать, но она решила, что не прольет больше перед ним ни слезинки. Не отдаст больше ему эту жидкую часть себя.
— Защитить от кого? От меня?
Делия роется в сумке, ищет что-то, бумажные платочки «Kleenex», сумка летит на землю. Не вытаскивая руки изнутри, она подхватывает ее. Встречается взглядом со старым мужчиной за соседним столиком, который, кажется, улыбается ей.
— Я не хочу, чтобы они походили на нас… хочу, чтобы они были лучше… Но боюсь, все закончится тем, что они будут похожи на нас…
— Я люблю их больше тебя.
— Ты неуравновешенный человек. Сам знаешь.
— А ты… ты злая женщина…
Сейчас у Делии возникает ощущение, будто он разговаривает со своей матерью. Как в прошлый раз, когда она присутствовала при их ссоре и он кричал матери: «Злая!» — точно обиженный ребенок. Никогда нельзя влезать в душу других людей и пытаться понять, откуда проистекают их эмоции. Потому что все смешивается в нескончаемом урагане разочаровании и чувства смерти. Их брак научил ее, что близость — дверь, раскрывшаяся перед двумя людьми, рано или поздно омоется злобой.
Если бы она не узнала, не полюбила, не разложила по полочкам, не возненавидела каждую частичку бывшего мужа, она не считала бы сегодня и в данную минуту его взгляд таким бесполезным. Даже наоборот, возможно, ей этот взгляд показался бы светящимся, способным осветить что-нибудь в ней самой.
Она не хочет больше никакого взаимного доверия. Не хочет разделять ничьи разочарования — любовь ушла именно из-за этого. В один прекрасный день терпение кончается и ты просто не можешь терпеть себя запущенной, уродкой, нервной немилосердной медсестрой, нетерпеливо закрепляющей капельницу.
— Я тебя тысячу раз вытаскивала, Гаэтано.
— А я? Я никогда ничего не делал для тебя?
— Делал, но своим способом.
— Раньше тебе нравился такой способ.
Делия кивнула, он прав, и она, можно сказать, с облегчением подумала, что он оказался прав хотя бы раз. Она так устала быть вечно правой, как все дураки.
Он смотрит на нее и, вероятно, вспоминает самое начало, как все было легко тогда. Его выражение лица изменилось. Стало таким, с каким он тогда рыскал по всему дому в надежде найти шоколад.
— Поначалу мы тоже ссорились.
Да, это так. Он помнит больше ее. Они ссорились, как дети, которые не хотят уступать. С трудом прилаживались друг к другу — их настолько переполняла энергия, что они попросту не могли избежать конфликтов.
