Дарья Волкова - Мандаринка на Новый Год (СИ)
— Неудивительно, знаешь ли. Я вообще удивляюсь, как у него нервов хватает на такую работу.
— Это точно. Слушай, а ты не в курсе, чем та история жуткая закончилась? Которую он в прошлый раз рассказывал?
— В курсе.
— И?
— Лучше тебе не знать, — поморщился Вик. — Действительно, страшная история. Не для ушей кормящей матери.
— Ну, хоть Ник не?…
— Да нет, он там вообще не при чем. Ну, просто сама ситуация, ты же понимаешь?
— Понимаю. Но он так переживал… будто это был его пациент.
— Да Колька только прикидывается толстокожим.
— Я знаю.
Ей потребовалась еще неделя на осознание того печального факта, что, похоже, она была неправа. Что она знает о том, каково это — быть врачом? В их семье к медикам относились с уважением — и тетя Даша, и дядя Глеб были прекрасными представителями это профессии, и их нельзя было не уважать. Но какова оборотная сторона всего этого? Чем они платят за свой профессионализм?
А что, если в тот день у Ника… умер пациент?! Нет, Вик и Надя говорили, что это не его пациент, и вообще там что-то непонятное, но… Даже если он был просто свидетелем этого? А ведь разнообразные тягостные инциденты наверняка случаются у него в отделении — это же больница, там бывает всякое. Вот если представить, например… Если бы на глазах у Любы сбили ребенка на дороге. Она представила на секунду картину: летящая машина, визг тормозов, удар, маленькое тело подлетает в воздух и падает на асфальт. Кровь… У нее слишком богатое воображение! После такого у нее явно было бы очень подавленное состояние. А Ник… для него это вообще, наверно, как-то иначе. Он к этому ближе. Он… Люба не знает, что он там конкретно делает на работе, но если в целом… Человек спасает жизни. Пафосно, но, по сути, верно — вся его работа направлена на это. Делать все, чтобы дети жили и были здоровыми.
Она вспомнила, как резко поменялась по отношению к Нику сестра после рождения Вани и диагностирования у мальчика пупочной грыжи. Не самая сложная ситуация, как стало ясно потом, но тогда, в начале, Ник им здорово помог — в первую очередь, вправляя на место мозги Наде с Виком. А ведь для него это, наверное, самая рядовая ситуация — и такое у него каждый день, и разное, и тяжелее… А она изволила психануть, что с ней сексом не занялись так, как ей этого хотелось! Не удовлетворили девочку.
Тут взыграла все-таки гордость. Если он был такой уставший и расстроенный, какого черта он к ней поехал тогда?! И тут же внутренний голос шепнул: «А если он хотел? Скучал? Может быть, каким бы ни был уставшим, а видеть все равно хотел? Может быть, рассчитывал на какую-то… поддержку с твоей стороны? Чтобы просто обнять, прижаться? Чтобы пожалели, приласкали? Вот как ты сама, тогда, в новогоднюю ночь? А ты…». А она повела себя как эгоистичная стерва!
Она ни разу в жизни не просила прощения. Нет, перед родителями виниться приходилось. Но перед парнями — нет! Никогда. И как подступиться к этому, просто не представляла. Хотя… в новогоднюю ночь она перед Ником уже извинялась. И он перед ней. И ничего страшного не случилось. Надо просто сказать это. «Прости меня, я вела себя как дура».
Люба смотрит на зеленую галочку в скайпе — напротив «Звероящера». Потом переводит взгляд на такую же зеленую «птичку» напротив «Варвара». Если бы Варя их тогда не застукала утром, сейчас Люба могла бы как-нибудь ненароком порасспрашивать ее о брате. Но теперь, когда Варя видела… Люба снова смотрит на список контактов скайпа. Они сейчас наверняка рядом — в соседних комнатах, возможно. И Варя может встать, сделать несколько шагов и подойти к нему, прикоснуться, просто положить руку на плечо. Как Люба хочет отказаться на ее месте…
Вздыхает. Нет, скайп ей не помощник. Хамила в лицо — извиняться надо так же.
Владимир Алексеевич спихнул на него VIP-палату. Со словами: «Когда-то надо учиться». Имелось в виду — учиться искусству дипломатии и умению обхождения с «важными» пациентами. Для Ника, в виду его, по выражению того же Владимира Алексеевича, «подросткового максимализма», все пациенты были равны. Различие он делал только с сугубо с медицинской точки зрения, но уж никак не с социальной. «Ничего, пора тебя начинать обтесывать, — такими словами заведующий пресек все возражения молодого ординатора. — Иди, работай». Пошел — куда деваться.
— Здравствуйте, меня зовут Самойлов Николай Глебович. Я лечащий врач вашего сына, — с этой дежурной фразой он зашел в палату.
Сидящая на кровати женщина обернулась и встала ему навстречу. Внимательно его осмотрела. Даже не осмотрела — просканировала. Он в ответ рассматривал ее. На вид — лет тридцать, ухоженная, без каких-то ярких, искусственных акцентов во внешности. Первое впечатление приятное. А вдруг — адекватная?
— Выйдите!
— Что?! — он моргнул от неожиданности.
— Вы и близко не подойдете к моему сыну!
Ник сразу понял — по тону, в котором явно сквозили истерические нотки, что спорить тут бесполезно. Однако, в первый раз с ним такое — чтобы даже ребенка осмотреть не дали. Ладно, пусть с этой дамой Владимир Алексеевич сам разбирается. А Ник вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
— Владимир Алексеевич, я понятия не имею, что ей в голову взбрело! Я успел только поздороваться — и меня вытолкали взашей. Честное слово, я не виноват!
— Да знаю я, — морщится заведующий. — Не в тебе дело.
— А в ком? — облегченно выдохнул Ник. — У нее с головой все в порядке?
— Лично я не уверен, но…
— А что она говорит вообще? Она как-то объяснила, чем я ей не угодил? Она не любит рыжих? Или высоких? Или всех, у кого фамилия «Самойлов»?
— Последнее недалеко от истины.
— Чего?!
— Дословно: «Его отец убил моего мужа. Я больше не позволю никому из врачей-убийц Самойловых подходить к моей семье».
— Ого… Как все запущено-то…
— Вот именно. Я хотел Глебу позвонить, да закрутился. Ты у него сегодня поинтересуйся тогда сам.
— Обязательно.
— Глеб Николаевич, позвольте вопрос?
— Спрашивайте, Николай Глебович. Только чаю мне налей, раз уж ты там рядом с чайником.
