Оливия Голдсмит - Фаворитка месяца
– Забудь об этом. Я ухожу.
– Джан, послушай. У меня великолепная идея, как всем им утереть нос. Я говорил с Гуччоне. Мы покажем им, что все эти сплетни лишь завистливая ложь. Мы дадим разворот. Восемь страниц. Боб обещал сам все отснять, и ты будешь роскошна. Все будет в увеличении, и ты окажешься на коне, как никогда. И ролей у тебя будет хоть отбавляй.
– Ладно. Я хотела бы сыграть Корделию.
– Что это за роль? Я видел сценарий? Как называется постановка?
– «Король Лир». Мы можем дешево получить на нее право.
– Забавно. Я слыхал о «Короле Лире». Шекспиру не везет.
– «Гамлет»?
– Да что угодно. Во всяком случае, Джан, оставь этот тон. Мы столько в тебя вложили, и я знаю, что это всего лишь этап, который тебе надо пройти. Раны известности, но худшее уже позади.
– Показать все мои прелести? – Джан засмеялась и покачала головой. – Забудь об этом, Сай.
– Не уверен, что ты понимаешь, о чем я пытаюсь тебе сказать. Послушай, все здесь подправляли внешность. Взять хотя бы Джексонов, все они столько оставили на операционном столе, что из этого можно было бы сделать целого орангутана. Тут нечего стыдиться. Понятно, что при нормальных обстоятельствах тебе это было не нужно. И обычно я этого и не рекомендую. Но речь идет о необычной угрозе твоей карьере. И хороший показ в прекрасном журнале…
– Сай, мне не по нутру шутка о Джексонах. «Пентхауз» не «прекрасный журнал», а Боб Гуччоне – антихрист. – Джан выдержала паузу, а затем улыбнулась и продолжила: – Во всяком случае это не сработает. Шрамы слишком явны.
– Шрамы? Погоди. О чем ты толкуешь?! – воскликнул Сай Ортис, вцепившись в респиратор. – Ты что, хочешь сказать, что вся эта чепуха – правда?
– Да, именно так, – ответила Джан, глядя прямо ему в глаза.
– Итак, ты вся в швах. Как Франкенштейн? – почти провизжал Ортис.
– Мне не хотелось бы так ставить вопрос, но швов предостаточно.
– Итак, никакого «Пентхауза»?
– Никакого, – улыбнулась Джан.
– Так чему ты улыбаешься, черт возьми? – взревел Сай. – Ты знаешь, что это значит для тебя?
– Конец карьеры секс-бомбы? – спросила Джан, пожав плечами.
– А как насчет конца карьеры вообще? Не понимаешь? Иллюзия ушла. Все смотрят на экран и удивляются: «А где же шрамы?» Начинают искать, в чем же дело. Они загипнотизированы. Ни один продюсер, ни один режиссер не возьмут тебя.
Джан рассмеялась.
– Над чем, черт тебя подери, ты смеешься? – провизжал Сай.
– Подумала, как забавно: телешоу о трех самых сексуальных женщинах в Америке. Одна – Франкенштейн, другая спит со своим братом, а третья – вообще мужик!
18
Никогда не бывало подобных похорон. Ни у Рудольфа Валентино ни у Джин Харлоу, ни даже у Мерилин Монро, ничто не сравнишь с той оргией карнавала средств информации, в который вылились похороны Лайлы Кайл.
И не было никого, кто бы сделал это для нее, кроме убитого горем Робби Лаймона. Тереза была выведена из строя лекарствами, Сай выставлен под зад, Марти зализывал раны. У любимой миллионами, еще большими миллионами поносимой Лайлы не оказалась никого, кто бы вынес ее гроб и организовал поминальную службу, кроме единственного старого подпевалы ее матери.
Робби облачил труп в лавандовое платье от Боба Макки.
– Раз уж он при жизни изображал девицу, пусть так и останется после смерти, – заявил он.
Ужасающее фото Лайлы в гробу с рыжими волосами, дико дисгармонирующими с лавандовым платьем, была помещена на обложках половины журналов мира. Зато была прислана почти тысяча венков и букетов.
Посмотреть покойную пришли тысячи.
– Они были ее фанатами, – всхлипывая, говорил Робби. – Она их любила.
Дело было не в тех, кто любил ее. Одна женщина пыталась стереть грим с ее лица. Другая начала ругаться у гроба. Администрация укрыла покойного за непробиваемое стекло. От этого гроб стал похож на хрустальный ящик.
Еще хуже, чем те, кто поносили Лайлу, были пришедшие поклониться ее раке. Сотни молодых людей и некоторые не столь молодые появились в полных регалиях Лайлы Кайл, включая высокие каблуки, косметику и обязательно длинноволосый рыжий парик. При виде тела некоторые взвизгивали и падали в обморок. Другие рыдали. Многие нуждались в медицинской помощи. Но раз увидев, они спешили в хвост семиквартальной очереди, чтобы пройти мимо еще раз.
Появились тысячи девочек-подростков. Их, по-видимому, не волновала эта суета с переменой пола. Возможно, так она нравилась им еще больше. В конце концов Девид Боуи одевался почти столь же экстравагантно и опередил Лайлу на целые два десятилетия. А теперь были девяностые. Девчонки визжали до боли из постоянной тяги подростков визжать.
Почти две сотни автомобилей пытались проложить долгий путь к Форест Лон. Спектакль у могилы представлял собой сущий бедлам. И из всех, кто там был, только один действительно знал Лайлу при жизни. Это был ее тетушка Робби, которого пришлось буквально оттащить от могилы.
19
Мелочи. Если он думает о мелочах, о сущей чепухе, значит он здоров, решил Марти. Солнечные блики исчезли со складок снежно-белых простыней. Тень от ночника на стене. Вкус ломтиков банана с хлопьями.
В банном халате и шлепанцах Марти медленно подошел к окну, выходящему на красиво ухоженный сад. «Должно быть, это Япония», – подумал он. Все было настолько совершенно, настолько опрятно, что это должна была быть Япония. Но затем Марти вспомнил и отошел от окна.
Он услышал, как поворачивается в замке ключ, и увидел сиделку. Как ее имя?
– Как вы сегодня, мистер Ди Геннаро? – Она взяла поднос с остатками завтрака и пошла к двери. – Вы сегодня в отличной форме. К вам вернулся аппетит.
Сиделка закрыла и заперла за собой дверь, оставив Марти в тишине наедине со своими мыслями.
Он сел в кресло времен королевы Анны, из которого можно было видеть сад. Ах, нет. Теперь Марти был расстроен. Слезы полились из его глаз, медленно сползая по щекам. Марти часто сидел здесь, в этой чистой и тихой комнате, и плакал. Он сам не мог объяснить, почему позволяет себе плакать.
Больничную постель убирали рано, застилали пледом, вытирали пыль на сундуке в стиле Шератон и на прикроватной тумбочке. Все это делали, пока Марти принимал водные процедуры перед завтраком. Ему понравилось здешнее обслуживание. Хороший отель. Но никакие муки в мире не могут быть облегчены тем, что живешь в отличном отеле. Где бы он ни находился. Если это не Япония, может быть, это Англия? Нет. Слишком солнечно.
Марти сидел в обитом парчой кресле и плакал. Всякий раз перед началом процедур словно крошечное окошко приоткрывалось в его сознании, и Марти вспоминал. Лайла! Лайла умерла!.. И он плакал. Лайла обманывала его, вспоминал Марти, слезы лились быстрее. И Лайла была мужчиной!
