Кэрол Марш - Серебряная цепь
— Это не бизнес, бабушка, — бросила Дана, но все же встала и подошла к бабушке, чтобы поцеловать ее в щеку. — Мы с Маршаллом любим друг друга.
— Я понимаю, дорогая, — сухо сказала Маргарет, — но остальное тоже правда.
— Что остальное?
— Ну… — Маргарет говорила медленно, тщательно подбирая слова. — Знаешь, во Франции к браку относятся как к сообществу, и в этом есть доля здравого смысла. — Не обращая внимания на выражение протеста на лице Даны, она мягко продолжала: — Это значит, что брак — больше, чем любовь. Это совместная собственность, дети, положение в обществе. Брак более удачен, когда положение супругов соответствующее. — Она опустила глаза к блокноту и захлопнула его, положив на столик рядом с подносом. — Фоулеры должны быть польщены, что их равняют с Уэллесами.
— Я надеюсь, что меня вы не забыли? — жалобно вмешался Джосс, и женщины весело засмеялись.
— Господи, Джосс, — заторопилась Дана. — Кто будет против того, чтобы принять в свою семью дочь великого актера шекспировского театра.
— Например, твоя бабушка, — просто сказал Джосс, пододвинулся к Маргарет, зажал ее руку между своими ладонями и продолжал: — Твоя бабушка никогда не хотела, чтобы ее дочь вышла замуж за актера. — Тень старой обиды набежала на лицо Маргарет, ее глаза были закрыты. — Хотя сейчас она довольно легко с этим мирится. — Джосс похлопал ее по руке. Глаза широко раскрылись, и она ласково посмотрела на зятя.
— С тобой, Джосс, возможно, я и мирюсь, а с театром — никогда.
Дана почувствовала неловкость. Она знала, что бабушка так и не смогла забыть боль, причиненную ей бегством дочери из дома. Игнорируя настроение бабушки, внучка упрямо продолжала:
— Но тогда было другое время! Сейчас так не делают.
— Как это ни удивительно, дорогая, так делают до сих пор, — признался Джосс, посмотрев на дочь поверх очков и горестно усмехнувшись. — Все хотят сфотографироваться с тобой на презентации, но избегают общения на приемах.
Дана вспомнила людей, которые окружали Джосса: актеры, режиссеры, сценаристы, продюсеры и дизайнеры. Неужели кто-нибудь может отвергать этих шумных, талантливых, остроумных людей, которые творят чудеса в театре? Она несогласно покачала головой.
— Твой отец прав. — Глаза Маргарет потемнели. — Ты просто никогда не придавала этому значения. — Она выпрямилась, поймав на себе взгляд Джосса. Он явно забавлялся. — Никто не посмеет унижать твоего отца, но другие актеры и актрисы не всегда могут сказать так о себе. — Она задумалась на минуту. — Может показаться странным, но многие до сих пор слишком разборчивы в отношении тех, кого принимать у себя в доме. Актеры, если только они не непутевые дети из знатных семей, не считаются желанными гостями.
— Но, бабушка, ты же не веришь в этот бред?
— Не слишком, но было время, когда верила. — Маргарет взглянула на зятя, на Дану и нахмурилась. В комнате повисла тишина, каждый обдумывал сказанное.
Огонь вспыхнул, и маленький уголек отскочил на ковер. Джосс подхватил его и бросил назад в камин, положил туда еще березовое полено и, засунув руки в карманы, стал стоя смотреть на огонь. Наконец повернулся, медленно подошел к окну и стал смотреть на парк внизу, беззвучно насвистывая что-то. Дана подумала, что мысли его сейчас где-то далеко от них. Бабушка повернулась на стуле и тяжело вздохнула. Маргарет на секунду зажмурилась, а потом стала рассматривать языки разгоревшегося пламени. Издалека она услышала звонок телефона, который внезапно стих. Наверное, кто-то снял трубку, — может быть, Дэймон.
Дана вспоминала обрывочные сведения, которые сумела извлечь из пространных рассказов Джилли и оброненных Джоссом замечаний. Не многое удалось ей узнать о жизни Джосса и Кэтрин в Лондоне. Когда же она обращалась к Маргарет с вопросами о браке Джосса и Кэтрин, бабушка всегда переводила разговор на другую тему. Однажды Дана что-то искала в столе Маргарет, и, поддавшись любопытству, заглянула в бабушкины бумаги: старые письма и печатные заметки. Там была одна пожелтевшая от времени газетная статья с фотографией Джосса и Кэтрин, счастливо улыбающихся фотографу. Это было в тот день, когда они улетели в Европу. Под заголовком "Наследница убегает с английским актером" рассказывалось о том, как ее родители уехали из страны, за что властная мать лишила свою единственную дочь наследства.
Джосс вспоминал об этих днях как о самых счастливых в его жизни. Он со своей невестой жил в маленькой квартирке в Сохо, и каждый вечер Кэтрин терпеливо ждала в гримерной, пока он играл в каком-нибудь спектакле в Вест-Энде. Потом они танцевали всю ночь в Савое и возвращались домой под утро, чтобы проспать до полудня.
Только после двух лет их брака, когда Кэтрин была опасно больна пневмонией, Маргарет Уэллес смягчилась. Страх лишиться дочери заставил ее пересечь Атлантику, чтобы помириться с Кэтрин и наконец признать ее брак с Джоссом Армстронгом. Раз уступив, она пошла до конца и подарила молодым богатую квартиру возле Гайд-Парка, где они прожили три счастливых года. Когда Кэтрин забеременела, ее доктора опасались, что она не сможет выносить ребенка, и ужасно встревоженный Джосс согласился с тещей, что его болезненной, хрупкой жене будет лучше в Нью-Йорке под наблюдением врачей. Свернув свою карьеру в Лондоне, он начал ее на Бродвее, к радости местных критиков, и они с Кэтрин поселились в квартире на Пятой авеню, ожидая рождения первенца. После долгих и трудных родов, во время которых Кэтрин чуть не умерла, ребенок прожил всего несколько часов, а мать больше не оправилась от болезни. Она больше не могла иметь детей, и два года спустя они удочерили Дану, которой было всего пять дней, привезли ее из Бостона и стали жить все вместе в квартире Маргарет. Дана привыкла считать, что ее удочерили, чтобы заменить ребенка, которого они потеряли.
Кэтрин отказалась возвращаться в Лондон, и Джосс уступил желанию жены и настоянию Маргарет. Он нашел работу на Бродвее, где сыграл в ряде пьес, которые сделали его такой же звездой в Нью-Йорке, как и в Лондоне. Смутные воспоминания Даны о своей молодой миловидной матери внезапно обрывались, когда Кэтрин заболела и умерла от лейкемии. Дана не могла вспомнить смерть матери, помнила только суету в квартире, бегающую взад-вперед Джилли, мертвенно-бледное лицо бабушки и Джосса, который так крепко прижимал ее к себе, что было больно.
Смерть дочери сильно подкосила Маргарет Уэллес, она закрылась в своей комнате, порвав всякие контакты с внешним миром, и отказывалась принимать гостей. Джилли рассказывала Дане, что, как ни странно, только Джосс, сам убитый горем, мог тогда общаться с обезумевшей от горя женщиной. Каждый вечер перед тем, как уходить в театр, он стучал в ее дверь и несколько минут был у тещи. Никто не знал, о чем они там говорили, но время от времени оттуда доносился тихий смех, — свидетельство того, что Джоссу все же удалось вернуть к жизни пожилую женщину. Когда она в конце концов покинула свою комнату, именно Джосс трогательно поддерживал ее, помогая спуститься по лестнице в столовую, и церемонно усадил на стул во главе стола.