Шарлотта Мендельсон - Почти англичане
Марине кажется, будто по коже расползаются трещины.
– Я говорила не про этот дом, – с достоинством отвечает она. – Я пошутила.
– Потрясающе, – не унимается Гай.
Они приближаются к настоящему дому с торца. У Марины пощипывает в глазах, поэтому она замечает лишь его высоту, раскинувшиеся вдалеке лиги или гектары травы, затуманенные террасы, усаженные деревьями. Дом безграничен, как школьное общежитие, только Кум-Эбби – мешанина из готической древности, новостроя и подделки под старину, а то, что Марина видит перед собой, – красивое, будто с открытки, трехэтажное здание песочного цвета, с балконами и зубчатой крышей. При их приближении раздается громогласный лай, будто с привязи сорвались все гончие ада. Марина, как утенок, пробирается за миссис Вайни сквозь чащу макинтошей (не говори «дождевиков»), пальто и спортивной одежды. Внутри дома ничуть не теплей, чем снаружи. Воздух слабо отдает резиной.
– Боюсь, у нас тут ужасный беспорядок, – говорит миссис Вайни.
– Вовсе нет, – заверяет Марина. – Не беспокойтесь. Я хочу сказать – боже! Какой огромный дом! У него есть, э-э, имя?
– Не-а, – подает голос Гай за ее спиной. – Старый пасторский дом, Старая пасть. Можешь звать его «Стокер», если тебе до смерти надо.
– Не до смерти… – возмущается Марина, но Гай уже спрашивает:
– А что, папа дома?
Миссис Вайни распахивает дверь. На пороге стоит человек совершенно особого вида – человек, излучающий славу.
– Какого… – рычит он и тут же изменившимся голосом подхватывает: – Привет! И кто это к нам пришел?
12
– Папа, – говорит Гай. – Марина. Марина, это мой отец. Мы, э-э, я…
– Марина. Так-так. Хорошее имя.
Александр Вайни задумчиво глядит на нее поверх очков. Он ужасно трехмерный: сбежал из трескучего школьного телевизора, чтобы встать перед ней наяву.
– Привет, дорогая, – говорит он жене.
Невозможно не улыбаться, когда он жмет тебе руку: о, эти внимательные голубые глаза, короткие серебристые волосы, величавый нос, мощная фигура грузчика-интеллектуала. До сих пор Марина была уверена, что идеальный мужчина, за которого она только и согласилась бы выйти замуж, должен быть стройным, высоким и иметь элегантный орлиный профиль, как лорд Питер Уимзли на дагерротипе. Мистер Вайни выглядит так, будто в свободное от съемок время колет дрова. Марине все равно. Она делает шаг в сторону, чтобы пропустить миссис Вайни, наступает на большую синюю галошу, а потом спотыкается обо что-то мягкое.
– Твою мать! – рычит он.
– О боже! Я, я такая глупая. Вы…
– Моя больная нога!
– О нет! Боже… Простите. Простите.
Миссис Вайни с Гаем уже в вестибюле, но когда Марина, опустив голову и утешая себя мыслями о смерти, хочет проскользнуть мимо мистера Вайни, он ее останавливает.
– Постой-ка.
– Простите. А, да… – Марина с огромным усилием поднимает голову. Навстречу тянется рука.
– Так ты из школы, подружка моего сына?
– Я…
– Ну еще бы. Вижу по его покрасневшей мордашке. Что ж, его можно поздравить.
Сначала, говорит Гай, они пойдут гулять. Это досадно. Миссис Вайни читает субботние газеты в комнате, которая, очевидно, предназначена для чтения субботних газет. Мистер Вайни куда-то пропал.
– Мы могли бы подождать и… вдруг он захочет поболтать с нами, – предлагает Марина.
– Еще чего, – отвечает Гай. – Мне нужно размяться.
Первым делом они идут на соседнее поле и говорят с каким-то человеком о дренажной системе, потом кормят гигантскую лошадь со слюнявыми деснами и потрескавшимися зубами размером с Маринин палец, а оттуда отправляются в холодный, синий от колокольчиков лес, каковой Марина всегда считала вымышленным конструктом, вроде Аида. Это ужасное место: темное и наверняка опасное. Деревья хороши, когда стоят по отдельности – тогда это всего лишь большие растения, – но беспокойная черная чаща наводит на мысли о Бабе-яге, воронах, охотниках и девушках, заточенных в башнях. Здесь слишком много природы: что-то мечется в темноте, вдали слышен рокот. Марина сидит на сыром пне, наблюдая за Гаем, а тот пинает гнилое дерево, а потом внезапно кладет холодную руку ей на свитер. В тот же миг у них за спиной что-то ломится сквозь кусты, и из чащи появляется рослая девочка с раздражающе мальчишеской стрижкой, одетая в джинсы цвета чернил «Куинк». Ее сопровождает огромная пятнистая гончая.
– Привет! – говорит Марина, как угодливая пастушка, которой помешал юный лорд. Что нужно делать – встать? Она хочет подняться на ноги, замечает легкую ироническую улыбку на лице незнакомки, и тут дрогнувшие колени увлекают ее, с протянутой в приветственном жесте рукой, в густую мокрую листву.
– Ты что, с ума сошла?
Минутное замешательство сопровождается скрипом, шуршанием и прерывистым собачьим сопением у самого ее паха.
– Вставай, ненормальная, – говорит Гай. – Это моя сестра Люси. Люси, это Марина.
– Привет, – говорит Люси, холодно улыбаясь, пока Марина с перепачканными коленями взбирается обратно на пень. Люси, как и она, носит свитер с треугольным вырезом, но отличие между ними разительное. Если бы только она надела темно-синий, думает Марина, а под него – блузку в широкую полоску, и старые прогулочные ботинки, и…
– Бедный ребенок, – качает головой Люси Вайни, которая едва ее старше. – Ты не замерзла?
В Маринином сердце шевелится надежда: она могла бы с ней подружиться, если Гай ничего не испортит. Вот у кого она всему научится.
– Нет, – отвечает она, пытаясь не стучать зубами.
– Как мило с твоей стороны проделать такой путь, – говорит Люси, – ради Гая.
– О, я вовсе…
– Только ужасно жаль, – перебивает ее Люси, бросив на брата многозначительный взгляд, – что у папы в выходные полно работы.
– Старый глупый папа ее не волнует, – уверяет Гай.
– Я… Меня на самом деле Гай пригласил, – горячо возражает Марина. – Я, я не туристка.
– Туристка! – Люси Вайни веселится вовсю. – У нас тут не водят экскурсии, милочка. Нет ни развалин, ни урн.
– Я знаю.
– Не ершись, ангелок, – говорит Люси скучающим голосом, элегантно пряча руки в рукава огромной вощеной куртки. – Уж и слова тебе не скажи. Не сомневаюсь, ты его очаруешь.
Больше она на Марину не смотрит. Если бы можно было зарыться в листву и умереть от стыда, Марина бы это сделала. Она разглядывает зловещий древесный гриб, и ей так грустно, что саднит в горле, однако это чувство вскоре сменяется более живописной трагичностью.
– Ах, – громко вздыхает она, – лес наполняет меня меланхолией.
Гай хмурит брови.
– Пьяница? – внезапно спрашивает Люси Вайни.
– Прости?
– Люси обожает играть в карты, – объясняет Гай.
