Элис Тайтл - Адам и Ева
— А мать Тру?
— Его мать, упокой Господь душу ее, умерла где-то в джунглях Южной Америки, когда Тру был еще мальчишкой. Она была фотожурналисткой в «Ньюс- лайн мэгэзин». У Тру есть альбом, где собраны чуть не все ее работы. Она была личностью примечательной. Насколько я понимаю, она вышла замуж за моего отца между прибытием из Бирмы и отлетом в Нигерию. Чистая прихоть с обеих сторон. Она произвела на свет Божий Тру в рисовом чеке на юге Китая. Я смутно помню, как она явилась к нам с крошкой Тру, чтобы оставить его отцу. Не знающая, что такое чувство страха, сумасбродная мятежница, все делающая по-своему, — вот кто она. Совершенно беззаботный человек, но в то же время у нее был свой шарм — что правда, то правда.
— Похоже, Тру унаследовал ее характер, — заключила Лаура. — Ну а мать Питера?
— А здесь, пожалуй, особый случай. Питер — копия Элеоноры. Но по темпераменту он сын своего отца.
— А какой темперамент у Элеоноры? — продолжала допытываться Лаура, склонившись над столом.
— Элеонора? Элеонора была красавица. Тут не убавишь, не прибавишь. Отец был падок на красавиц. Это у нас по мужской линии, — с усмешкой бросил Адам.
— Я спрашиваю о темпераменте, а не о том, как она выглядела, — напомнила ему Лаура, видя, что глаза его становятся маслеными.
— Ах, темперамент. Ладно. Элеонора была виртуозом-виолончелисткой в Денверской филармонии. Темперамент у нее хоть куда. Прибавь сюда еще полную непредсказуемость.
— У Питера есть много всяких качеств, но непредсказуемость к их числу, насколько я понимаю, не относится, — засмеялась Лаура.
— В этом плане он и на отца не похож. Должно быть, Питу достались черты далеких предков.
— А Элеонора и сейчас в Денверской филармонии? — спросила Лаура.
— Да нет. Вряд ли. Она долго одним делом никогда не занималась. В один прекрасный день, вскоре после того, как они с отцом тихо-мирно расстались, она заявила, что с музыкой завязала раз и навсегда и отныне удаляется в монастырь.
— Она ушла в монастырь?
Адам хитровато подмигнул.
— Ненадолго. Видишь ли, в монастыре случаем оказался этот садовник...
Лаура посмотрела на него с недоверием.
— Так она спуталась с садовником? В монастыре?
— Нет-нет. Она сбежала оттуда первой. Правда, через несколько месяцев она сбежала и от садовника. К счастью, к этому моменту Элеонора промотала почти все денежки, положенные папой в Швейцарском банке, вот она, ничтоже сумняшеся, и отправилась в Альпы, где у нее был головокружительный роман с...
— О, подожди. Я сама. С инструктором горнолыжного спорта, — со смехом выпалила Лаура.
— А вот и ошиблась. Элеонора в жизни не стояла на лыжах. Это был исполнитель йодлей. Профессиональный исполнитель этих швейцарских песен. У него даже ученики были в Лозанне. И, если не ошибаюсь, выходила пластинка. Он как раз выступал в шале, где остановилась Элеонора, и с первого взгляда зайодлизировал ее.
Лаура подозрительно посмотрела в глаза Адаму.
— Слушай, может, ты мне... того... лапшу на уши вешаешь?
Взгляд Адама остановился на ее маленьких изящных ушках.
— Ни в коем случае. Но если ты мне позволишь...
— Адам. — Лаура уперлась ладонями в грудь Адама: тот вплотную приблизился к ней и тянулся к ее губам.
— Лаура, — проворковал он.
— Мы же обсуждаем... э-э... многочисленных жен Александра Форчэна... Ну же, Адам.
— Но у Форчэна больше нет жен, Лаура.
Лаура отскочила от стола и переместилась к окну.
— Ты прав, Адам, Элеонора — последняя из жен Форчэнов.
— Хотя, впрочем, не совсем так. Был такой грех с Питом, когда он еще учился в колледже. Премиленъкая официанточка. Папин адвокат Ноулан Филдинг умудрился аннулировать брак. Так что формально Элеонора действительно последняя миссис Форчэн.
Лаура очень серьезно посмотрела на Адама.
— Ты уж чересчур безапелляционен.
У Адама дернулся уголок рта: этот тик появлялся у него каждый раз, когда разговор касался темы брака.
— Зная... прямо скажем... несчастливые выступления моего отца на матримониальной арене... можно понять, почему он всеми способами пытался оградить сыновей от... столь плачевных результатов.
— Тонтина, — кивнула Лаура.
Адам наградил ее скорбным вздохом.
— Да. Тонтина.
— Судя по всему, твой отец нисколько не сомневался, что этого достаточно.
Адам задумчиво потер руки: ладони были потные.
— Все мальчики Форчэны вполне благоразумно относятся к своему...
— ...благосостоянию? — шутливо подсказала Лаура.
— Я хотел сказать, положению. Мы все сознаем наши обязательства и ответственность перед компанией, которую отец основал на пустом месте. И за наследство, которое он нам оставил.
Он вскочил, почувствовав острую потребность мерить шагами комнату, но сдержался и сел на место, боясь, что Лаура воспримет это — и не без основания — как проявление нервозности.
— Но ты недавно признался, Адам, что и двадцати четырех часов за последние десять лет не посвятил поддержанию этого самого «положения».
Адам с укором посмотрел на нее.
— То, что я делаю, и то, что чувствую, не обязательно совпадают. Я хочу сказать...
Лаура направилась к двери, ведущей в ее кабинет.
— Мне кажется, я знаю, что ты хочешь сказать, Адам.
— Да подожди ты, Лаура, — воззвал он, видя, что она уже открывает дверь.
— В чем дело, Адам?
Он подлетел к ней.
— Я хочу сказать, что мне надоело прикидываться серьезным. То есть мое положение действительно обязывает быть серьезным.
— Но может, для этого прежде всего надо относиться к себе серьезнее? В конце концов, недаром говорят: «Яблоко от яблони...»
* * *Джессика наблюдала за своим внуком и испытывала смешанное чувство беспокойства, изумления и удовлетворения.
— Ты можешь хоть секунду постоять на месте, Адам? Ты сотрешь ковер.
Адам глянул под ноги.
— Но ковра же нет.
— И то слава Богу. Я уж усомнилась, видишь ли ты что-нибудь дальше своего носа. Это один из симптомов.
Адам вдруг остановился как вкопанный, с недоумением вперившись в бабушку.
— Какой симптом?
Глаза у Джессики заблестели.
— Так себя чувствуют, когда влюблены. Вот помню, когда ваш дедушка и я...
— Да... при чем тут любовь? — оборвал ее Адам, вдруг почувствовав, как жмет воротник рубашки, хотя это, безусловно, было плодом его воображения, потому что рубашка была расстегнута. — Ты все придумываешь, — добавил он, бросая на бабушку взгляд, полный отчаяния.
— Лично мне, — все так же оживленно гнула свое Джессика, — перемены в тебе весьма симпатичны.
