Кэти Келли - Уроки разбитых сердец
— A-а, катись все к черту, — пробормотала она, наполняя вином большой бокал.
С бокалом в руке она уселась за свой ноутбук. Утешительно было думать о том, что огромное число людей по всему миру вот так же сидит в одиночестве у экранов компьютеров.
Вино обожгло ей горло. Оно показалось Аннелизе слишком терпким, но, пожалуй, это было как раз то, что нужно. Весь день у нее держался странный металлический привкус во рту. Вкус несчастья, не иначе. Она морщась прикончила бокал. Что делать, когда после тридцати лет брака тебя бросил муж? Интересно, есть ли у «Очумелых вязальщиц» какой-нибудь рецепт и на этот случай? Аннелизе зарегистрировалась на сайте пять месяцев назад и активно участвовала в форуме, но писала исключительно о вязании. Она целых три месяца трудилась над своей первой работой — затейливой фиолетовой сумочкой, расшитой цветами, и с воодушевлением обсуждала свое творение. Другие вязальщицы охотно рассказывали о себе на форуме, но Аннелизе не любила открывать душу даже перед близкими людьми. Теперь же, когда ей отчаянно хотелось поделиться своим горем, страдание оказалось слишком велико, чтобы выразить его словами.
Она просмотрела список новых сообщений на форуме. Мэри-Ли прислала фотографию изумительной кружевной шали с радужной отделкой. Аннелизе рассеянно взглянула на снимок, прикидывая, по силам ли ей самой такая виртуозная работа. С первой сумочкой пришлось повозиться, потому что она состояла из множества мелких деталей. Сама по себе вязка была несложной — никаких мудреных петель. Здесь требовались лишь усердие и кропотливость. Все детали вывязывались отдельно, потом их нужно было свалять (превратить шерсть в войлок) и аккуратно сшить вместе.
Лили очень понравилась сумочка.
— Какая чудесная вещица, — восхитилась она, когда Аннелизе принесла ей показать законченную работу во всей красе. — В молодости я любила вязать, но теперь, к сожалению, уже не могу. — Лили со вздохом посмотрела на свои искривленные артритом руки. — Вязание согревает душу.
— На самом деле я не умею вязать по-настоящему, — призналась Аннелизе. — Мне давно хочется набраться смелости и замахнуться на что-нибудь серьезное вроде свитера, но, боюсь, такая сложная вещь мне не по плечу.
— Аннелизе, тебе всегда удается все, что ты задумываешь, — улыбнулась Лили.
— А не слишком ли я старая, чтобы учиться?
Лили звонко рассмеялась в ответ.
— Учиться никогда не поздно, дорогая. Посмотри на меня, мне уже под девяносто, а я все учусь. Ты еще ребенок, Аннелизе. Как теперь говорят? Иззи мне как-то заявила… — Лили на мгновение задумалась. — Вспомнила: девяносто лет — это едва оперившиеся восемьдесят. Так что в свои пятьдесят шесть ты, считай, подросток. Главное, себя в этом убедить.
Аннелизе тяжело вздохнула. Придется и Лили рассказать об Эдварде.
Лили ничуть не походила на нежную малышку Бет, которую всегда следовало осторожно готовить к плохим новостям. Хрупкая и тщедушная с виду старушка обладала огромной внутренней силой, ее невозможно было смутить или обескуражить. В молодости Лили отличалась высоким ростом, а теперь стала сухонькой и маленькой, словно птичка, но ее мудрые васильково-синие глаза на морщинистом лице замечали все на свете. Годы иссушили тело Лили, но не ее дух. В свои девяносто лет эта удивительная женщина сохранила острый, проницательный ум и независимость суждений.
Аннелизе не хотела рассказывать тете об Эдварде вовсе не потому, что опасалась за ее здоровье. Она боялась увидеть жалость в глазах Лили. Больше всего на свете Аннелизе ненавидела, когда ее жалели.
Она допила вино и принялась писать. Ей хотелось выплеснуть свою боль. Поговорить ей было не с кем, но ведь у нее оставались подруги вязальщицы, а в эту минуту Аннелизе как никогда нуждалась в утешении.
Извините, что взваливаю на вас свои заботы, но я сейчас совершенно одна, а мне так нужно с кем-нибудь поделиться. Представляете, сегодня меня бросил муж. Не буду утомлять вас подробностями, просто, придя домой, я обнаружила мужа на кухне вместе с моей лучшей подругой. Они разговаривали, но я как-то сразу все поняла. Оказалось, их связь длится уже давно. Он ушел к ней. Я не знаю, что делать, не знаю, что думать. Я еще никому ничего не говорила. У нас есть дочь, но она слишком чувствительна и ранима. Немного не от мира сего.
Самое страшное — сознавать, что я совершенно его не знала, да и подругу тоже, если на то пошло. У меня такое чувство, будто я умерла. От меня осталась одна пустая оболочка. Наверное, нечто подобное испытываешь, когда вдруг узнаешь, что тот, кого ты любишь, оказался насильником или убийцей. Как я могла ни о чем не догадываться? Неужели вся моя жизнь — сплошная ложь? Выходит, что так. А я и не замечала.
Но как такое возможно? Значит, муж постоянно лгал мне? Лгал, когда мы были близки? Лгал, когда говорил, что любит. Лгал, когда уверял, что я единственная женщина, с кем он чувствует себя счастливым, лгал, что хочет быть только со мной. Я поймала его на лжи, и теперь мне всюду мерещится ложь.
Я поднимаю голову и вижу нашу фотографию на стене. Я смотрю на нее и пытаюсь разглядеть того, другого мужчину, незнакомца, которого не замечала, хотя и жила с ним бок о бок все эти годы. На фотографии мы втроем, с мужем и дочерью (ей там лет десять), на воскресном пикнике. Радостная, безоблачная картинка. Но теперь мне все видится иначе. На снимке отчетливо виден наш старенький автомобиль-универсал, а рядом на траве расстелен безобразный шерстяной коврик из шотландки. Мы с мужем улыбаемся, а Бет танцует — она тогда безумно увлекалась балетом. Прежде я поклялась бы чем угодно, что знаю, о чем он думает: в тот самый день муж был счастлив с нами. А теперь… я уже ни в чем не уверена.
Его поступок заставляет меня бесконечно сомневаться во всем, перебирать все события нашей совместной жизни и придирчиво рассматривать их сквозь увеличительное стекло. Теперь мои воспоминания ничего не стоят, ведь они запросто могут оказаться фальшивыми. А может, и нет, но этого я никогда не узнаю.
Словно вам показывают картинку, где на черном фоне изображена белая ваза, и кто-то вдруг объясняет, что контур вазы образуют два черных лица в профиль. Вы смотрите на профили, и ваза становится лишь белым фоном картинки. Стоит раз увидеть это превращение, и уже невозможно, глядя на рисунок, видеть одну только вазу. Изображение начинает «пульсировать» — вы видите попеременно то вазу, то профили.
Не знаю, как сказать дочери. Ей уже тридцать, она замужем и по идее должна была бы сейчас заботиться обо мне, утешать меня и все такое. Но на самом деле все наоборот. Что бы ни происходило со мной, я должна в первую очередь думать о Бет. Не представляю, как оградить ее от переживаний.
