Робин Карр - Свидание с умыслом
— Разводили цыплят? — изумилась я.
— Вас это удивляет. Я некоторое время просто скитался по белу свету, нигде не задерживаясь надолго. Кокаин втянул меня в историю на четверть миллиона долларов, и какое же это было облегчение — открыть, что мне нужно совсем немного денег. Знаете ли вы, как мало денег нужно для того, чтобы просто жить? У вас есть деньги?
— Нет, у меня нет денег — я пользуюсь пенсионным фондом, — ответила я, жуя его нежный, прекрасно приготовленный бефстроганов. — И заставлять Роберту платить — самая трудная статья моей деятельности.
— Да-да, — засмеялся он. — Роберта и Гарри полагают, что до тех пор, пока человек не свалится с ног, он не имеет права ни на какую пенсию.
— Совершенно верно. Хотя мне и заботиться-то не о ком — разве что о доме.
— У вас нет родственников?
— Родители мои умерли, братьев и сестер не было. Есть еще пара престарелых тетушек, с которыми мы практически не встречаемся. Конечно, остаются друзья — я не представляла, до какой степени они мне близки, пока не покинула их.
— Но вы это сделали. Зачем?
— Вы желаете воспользоваться своим правом на расспросы?
— Да, — ответил он, улыбнувшись. Затем, посмотрев мне в глаза — я увидела, что он носит контактные линзы — он посерьезнел и добавил: — Но вы можете не отвечать. Я не для того рассказал вам о себе, чтобы требовать этого и от вас.
— Но я хочу чтобы вы кое-что знали. Я вовсе не намерена с вами скрытничать, Том. За мной нет никаких трений с законом или наркотиками. В моей истории есть нечто, преклоняющее на жалость, а я не люблю, когда меня жалеют… Нет, вам я разрешаю — я просто не люблю привлекать к этому внимание: все очень обыденно и глупо-сентиментально. Я была замужем ровно год. Мне попался проходимец, каких мало, хотя теперь он стал другим человеком. Мой единственный сын родился за месяц до окончания бракоразводного процесса. Я жила только ради сына — ради него тянула юридическую школу, много работала, без конца экономила. Когда ему было одиннадцать лет, он погиб — его сбила машина. Он катался на велосипеде и выехал на красный свет. — Я помолчала. Аппетит мой пропал — я знала, что так оно и будет. Я тяжело вздохнула и продолжала: — Думаю, вы первый человек, который сможет понять, до какой степени была я опустошена и одинока. Мои друзья разделились на две категории — одних я не замечала, другие меня угнетали. Я приехала сюда, потому что нуждалась в чем-то третьем. Я не могла оставаться в своем прежнем доме и нужно же было как-то избавляться от тягостной опеки со стороны сочувствующих друзей.
Я отставила тарелку. В глазах Тома я прочла понимание и расположение.
— Теперь вы все знаете и видите: я не могу есть, а вы не знаете, что сказать на все это. И где-то рядом, может быть, бродит убийца, а мы уплетаем бефстроганов и зализываем наши раны.
— Убийца? Где-то рядом?
— Ну, я имею в виду ту историю с женщиной, с Портер…
— Я думал, это произошло не здесь.
— Она жила в Коульмене — кто-то у нее был…
— А это не шутка? Что говорит Бодж?
— У Боджа нет никаких данных — одни предположения. — Я уж не стала говорить, что он мог вынести их из салона красоты.
— Готов спорить, во всем виноват ее муж, — сказал Том, продолжая есть. — Я не знаю, кого здесь можно подозревать в убийстве. — Он еще пожевал. — Хотя я против него ничего не имею.
— Это вообще первое, что приходит в голову, — согласилась я.
— Джеки, очень хорошо, что вы рассказали мне про сына. Теперь я понимаю, чем вы были недовольны, когда мы встретились в первый раз. Когда я пришел сделать измерения для полок.
— Да, я надеялась, что мне не придется рассказывать об этом.
— Конечно, перед посторонними нечего распахивать душу нараспашку, но, сближаясь, без этого не обойтись. Ваша потеря ужасна.
Мы помолчали, но я чувствовала, что внутри у меня все горит. Это должно было произойти — я не могла просто так рассказывать о своей трагедии.
— Хорошо, что вы доверились мне, — продолжал Том. — Я постараюсь поддержать вас — насколько это вообще в моих силах. Мы умалчиваем о прошлом, думая, что это необходимо, но, поступая так в интересах будущего, мы зачеркиваем какую-то часть нашей личности. Несмотря на успешную деятельность в качестве адвоката, главным для вас было то, что вы — мать Шеффи. Потеряв сына, вы потеряли и то, что придавало смысл вашей жизни.
Меня поразила его проницательность. Мне так недоставало трезвости его оценки. Он был добр и деловит в своей поддержке, его расположение ко мне и его терапия были столь непохожи на неуклюжие попытки моего мужа, к которым я так привыкла.
— Вы вовсе не одиноки, Джеки. Хорошо, что вы мне рассказали хоть что-то. Я вас понимаю.
— Что именно вы понимаете?
— Понимаю, почему вы решили переменить обстановку и держали про себя свою потерю… Я помою посуду, а вы можете пока полюбоваться на звезды. Потом я к вам присоединюсь.
— Я помогу вам.
— Только не сегодня. Наполните ваш бокал и посидите за столом, который стоит снаружи. Я управлюсь в минуту.
Выйдя ко мне, он осторожно придвинул свой стул к моему и, тронув меня за руку, сказал:
— Видите ли, я мало уделял внимания своей дочери, но я был для нее всем. И я уверен, что вам тоже этого не хватает — вам нужно быть для кого-то всем. В моей прежней деятельности мне случалось прибегать к подобной терапии — я становился для пациента своего рода якорем спасения. Надо было только следить за тем, чтобы пациент не впадал в слишком большую зависимость.
— Не хочу с вами спорить, но я никогда не стремилась быть для кого-то всем. Я хотела, чтобы Шеффи вырос столь же независимым, как я сама. Мой брак был неудачен, но и в последующих связях меня часто обвиняли в том, что я слишком независима. Нет, я просто потеряла его — я любила его, гордилась им — и потеряла.
Он сжал мою руку и ничего не сказал. Я продолжала:
— Но, с другой стороны, вы правы — все, что касается работы, ребенка и моей личности… Вы умеете успокаивать. Может быть, вы попробуете снова заняться прежней практикой?
Он придвинулся ближе и обнял меня за талию.
— Нет, — сказал он. — Конечно, это очень соблазнительно, но опасно. Хотя кто знает…
— Но если у вас к этому талант…
— Тогда он мой, — сказал Том мягко. — И я воспользуюсь им для себя. Согласны?
Его самообладание и спокойная уверенность в своей правоте восхищали меня — это были качества, обладать которыми я сама стремилась всю жизнь. Казалось, он абсолютно честен с самим собой. И я была послушна ему. Потому что ему нельзя было отказать в таланте понимать других.
