Кэтрин Куксон - Мотылек
Когда все опомнились от шока, Алиса подбежала к Роберту, всхлипывая:
— Боже мой! О боже мой!
Но он оттолкнул ее. Он не знал, насколько глубокой была рана, — боли он не чувствовал, только поташнивание от попадавшей в рот крови.
Первой к нему подскочила с полотенцем Кэрри, он выхватил полотенце из ее рук, проговорив:
— Не притрагивайся ко мне. Слышишь? Не притрагивайся ко мне. — Потом повернув к ним голову, крикнул: — Не смейте притрагиваться ко мне, вы все. Потому что я постараюсь убраться отсюда побыстрее, как только смогут унести меня ноги.
— О, нет, нет! — вырвался вопль из груди Алисы, она умоляюще глядела на мужа. Тот не произнес ни слова. Спотыкаясь, он дотащился до стула, тяжело опустился на него и, упершись руками в колени, уставился в пол.
— Ничего. Ничего, — успокаивала Роберта Алиса. — Все. Все. Ничего страшного. Только… дай я тебе перевяжу голову. Ну, пожалуйста. Пожалуйста. — Она потянула его за руку, и он позволил увести себя из кухни. Но в прихожей у него снова закружилась голова, и он, плюхнувшись на деревянный стул у входной двери, сплюнул на полотенце кровь изо рта. Алиса, не преставая жалостно причитать, осмотрела рану. Наконец она сказала: — Придется зашивать. Тебе нужен доктор. Я пошлю за ним.
— Не смейте. Если мне понадобиться доктор, пойду к нему сам. Как-нибудь обойдусь. — Он поднялся на ноги, сложил полотенце в длину и обвязал им голову. Потом сказал: — Я возьму с собой, что смогу, и мой инструмент. За остальным пришлю.
— О, Роберт, Роберт, попытайся понять.
— Я все понимаю, тетушка. Вы готовы были сплавить ее ко мне и совсем не думали о нас обоих.
— Она любит тебя, Роберт.
— Да, конечно. И других тоже… И вообще, тетушка, вы поступили неправильно, очень плохо. Все бы улеглось, и я бы остался с вами и сделал бы все, чтобы успокоить его… А теперь — что я могу сказать? Благодарение господу, что я ухожу.
— Но куда ты пойдешь? — жалобно проговорила она.
— Не знаю. Найду какое-нибудь место. — Он повернулся и пошел вверх по лестнице.
В своей комнате он тут же сел на кровать, очень кружилась голова. Через некоторое время он выжал полотенце в тазу для умывания, смыл кровь с лица, шеи и головы. Кровотечение почти остановилось, но волосы свалялись от крови. Он подошел к комоду и вынул рубашку, нарвал из нее полосок, которые использовал вместо бинта, намотав как мог вокруг головы, потом еще раз присел.
Прошло не меньше получаса, пока он встал и начал укладываться. Большая часть его белья вошла в корзинку, которая принадлежала еще его матери, остальное — в жестяной сундучок, который он купил подержанным в Джерроу перед отъездом сюда. Последними он упаковал книги. Всего у него было двадцать восемь штук, и он их связал веревкой.
Затем он вошел в мастерскую, где был занят работой Тим Ярроу, и увидел Роберта.
— Боже! Что с тобой приключилось?
Роберт ответил коротко:
— Он хотел ослепить меня или прикончить. Еще чуть-чуть, и все, но промахнулся.
— Боже всемогущий! За что?
— А, ты все равно скоро все узнаешь. Сейчас скажу тебе только одну вещь, Тим. Я к этому не имею никого отношения… Послушай, мне нужен мой инструмент. Где мой ящик? Он стоял здесь… — Роберт пошел в угол мастерской, и Тим Ярроу сказал:
— Мистер Брэдли переставил его на полку.
Собрав весь свой инструмент, Роберт попросил Тима Ярроу, молча наблюдавшего за ним:
— Ты не поможешь мне снести вещи по черной лестнице? Я положу их на ручную тележку… Я ее пришлю обратно.
— Куда ты пойдешь?
— В «Булл», временами они берут постояльцев. У них сзади сарай, он пустой… Билл Таггерт, наверное, позволит мне сложить там пожитки. Я за ними пришлю.
— Но, дружок, ты не состоянии дотянуть тележку до «Булла». Да и сама тележка такая тяжесть.
— Ничего, справлюсь.
— Я спрошу, он позволит помочь тебе.
— Нет-нет. Спасибо тебе, Тим. Не нужны мне его одолжения. Хватит и того, что я от него получил. Тебе не кажется? — Он показал на голову.
— Большая рана?
— Не знаю. Знаю, что заходит за ухо и почти задела глаз. Бог мой, он ведь мог оставить меня слепым. Он сумасшедший.
— Ну, я бы так не сказал. Но странностей, признаться, у него полно, и характер никуда. Чудно. — Тим покачал головой. — Знаешь, а ведь он чуть не убил твоего отца.
Роберт повернулся к нему с немым вопросом в глазах.
— Ну да. Они подрались во дворе, как два маньяка, и он толкнул его в яму для опилок и прикончил бы там, если бы не мы со стариком Роджером Твейтом. Все это из-за твоей матери. А посмотри на него в церкви — прямо ангел Гавриил, а говорит-то как сладко, что божий агнец.
— Он же фанатик.
— Верно, и вообще. Но одного у него не отнимешь, человек он честный. Если он не прав, он это признает. Один раз он извинялся передо мной. Ей-богу. Дело было о заказе на покраску фермерской повозки. Я говорил, что фермер Рид сказал нам одно, а он — что тот сказал совсем другое. А получилось, что прав был я, и он подошел ко мне и сказал, что просит прощения. Он очень странный человек.
— Точнее не скажешь. Ладно, поможешь мне спустить вещи?
Тим Ярроу взял самое тяжелое и сошел вниз. Они погрузили вещи на тележку — жестяный сундучок, корзинку, книги и ящик с инструментом. Посмотреть, что происходит, из дома не вышел никто.
Когда Роберт замешкался с тележкой у ворот, Тим Ярроу крикнул ему:
— Слушай, ты так не доберешься. Ты же едва ноги передвигаешь. Может, лучше заскочишь к одному из Мортонов? Гарольд обязательно дома, у него вечерняя смена.
Это была неплохая мысль, если бы, чтобы попасть к Мортонам, не нужно было бы проходить мимо дверей Паркинов. Стоит Нэнси увидеть его в таком виде, как она мгновенно догадается о причине. Он мог представить себе, как она закрутит головой и с ехидством в голосе скажет: «А я и не удивляюсь ни чуточки».
Он никогда не проходил мимо дверей Паркинов, если на то не было крайней необходимости, так как недавно Кэрри сообщила ему, что ходят слухи, будто он бросил Нэнси, на что он ответил со смехом: «А я ее и не подбирал». Кэрри при этом хихикнула. Но Кэрри теперь было не до смеха. Он очень сомневался, доведется ли ей вообще засмеяться, пока она живет в этом доме, где все буквально дышит расплатой за грехопадение.
До сих пор он полагал, что только католики носятся с их религией, обязательной для всех исповедью, причастием, празднованием Пасхи и тому подобным. Вечером в субботу они могут помирать. Но в воскресенье все как штык на мессе в церкви. Что держит их? Страх, подумал он. А как же тогда получается, что после мессы они снова набиваются в пабы и по всему Джерроу не найти местечка ни в одном трактире? Методисты мало чем отличаются от них, но в их пользу говорит то, что они за учебу, за просвещение. Но его дядя принадлежал к Англиканской церкви, а это самая терпимая из всех конфессий. Но экстремисты есть у всех. Взять хотя бы этих, с корабельных верфей. Он и сам не отличался набожностью… М-да, и вот чем все это кончилось.
